from 01.01.2021 to 01.01.2024
Krasnoslobodsk, Volgograd, Russian Federation
VAC 12.00.01 Теория и история права и государства; история учений о праве и государстве
VAC 12.00.02 Конституционное право; конституционный судебный процесс; муниципальное право
VAC 12.00.10 Международное право; Европейское право
VAC 12.00.12 Криминалистика; судебно-экспертная деятельность; оперативно-розыскная деятельность
VAC 12.00.14 Административное право; административный процесс
UDK 34 Право. Юридические науки
UDK 342 Государственное право. Конституционное право. Административное право
UDK 342.7 Права человека. Права и обязанности граждан (только внутригосударственные вопросы)
UDK 342.76 Ограничение и отмена конституционных прав и свобод. Чрезвычайные меры с целью поддержания порядка. Чрезвычайные законы
GRNTI 10.00 ГОСУДАРСТВО И ПРАВО. ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ
GRNTI 10.15 Конституционное (государственное) право
GRNTI 10.07 Теория государства и права
OKSO 40.00.00 Юриспруденция
BBK 67400 Конституционное (государственное) право
BBK 60 Общественные науки в целом
TBK 7 ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ. ЭКОНОМИКА. ПРАВО.
TBK 7531 Конституционное право
BISAC LAW018000 Constitutional
The article is devoted to the study of the current legal positions of Russian constitutional justice on issues of restrictions of personal (civil) rights and freedoms of special subjects of law. The author emphasizes that, given a certain gap in legislative regulation in the area under consideration, the practice of constitutional justice is the most important source for understanding the essence of the relevant legal restrictions, the specifics of the operation of their principles, as well as the limits. Based on the results of the study, the author draws attention to both the main positive aspects of the relevant practice and the problems identified in the context of its development, awaiting resolution in legislation and law enforcement.
human rights and freedoms, personal (civil) rights and freedoms, restrictions on rights and freedoms, principles of restrictions of rights and freedoms, limits of restriction of rights and freedoms, special legal status, constitutional justice
Формирование стандартов защиты прав и свобод человека выступает исключительно сложным и многоаспектным процессом, характеризующимся определенной динамикой и воздействием ряда факторов. В современных демократических правовых государствах важнейшую роль в данном контексте играют конституционные принципы, опосредующих основания и пределы ограничений данных прав. Вместе с тем, вопросы их применения на ограничиваются «буквой закона» в строгом смысле слова: в ряде практических ситуаций толкование данных принципов подвержено сложностям, требующим разрешения, прежде всего, в рамках конституционного правосудия. Соответствующая проблематика может быть показательно проиллюстрирована на примере правоограничений, устанавливаемых для субъектов, обладающих специальным правовым статусом – что обусловлено как их расширенным характером, так и сложностями обеспечения баланса ограничений и гарантий, установленных для данных лиц, и, наконец, подчас опережающим характером правоинтерпретации в реалиях определенной пробельности нормативной базы.
Конституционные нормы об ограничениях прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации, как и в большинстве зарубежных стран, в целом, сформулированы в виде общих положений, относимых ко всем субъектам права. Так, согласно Конституции РФ (ч. 3 ст. 55) [2], ограничения прав и свобод человека могут быть опосредованы следующими основаниями: необходимостью защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обороны страны и безопасности государства. При этом, перечисленные основания правоограничений далеко не в полной мере могут быть соотнесены со спецификой статуса специальных субъектов права, что само по себе придает особую значимость практике их толкования в порядке конституционного контроля (с теоретических позиций, здесь можно, с одной стороны, вести речь об иллюстрации различных принципиальных аспектов как «законности – соответствия», так и «законности – совместимости», с другой – о своеобразном феномене «конституционализации» законодательства). В то же время, отсутствие систематизированности соответствующих правоограничений на законодательном уровне, сложность и разветвленность их системы, достаточно частая новеллизация существенно осложняют формирование в рассматриваемой сфере единообразной правоприменительной практики.
Следует подчеркнуть, что одной из базовых проблем, опосредующих сохранение в данных вопросах известной степени конституционно-правовой неопределенности, является отсутствие конкретизации правовой позиции Конституционного Суда РФ о недопустимости (минимизации) применения ограничений к абсолютным правам. Как известно, некоторые из прав, предусмотренных в ч. 3 ст. 56 Конституции РФ, могут подлежать правомерному ограничению на основании специальных положений закона, поэтому нельзя говорить об их абсолютном характере в полном смысле слова, без учета соответствующих изъятий. Это относится и к субъектам, наделенным специальным правовым статусом, притом, двойственным образом: с одной стороны, в разрезе дополнительных ограничений (например, отчасти воспринятая судебной практикой, исходя из профильного Постановления Пленума Верховного Суда РФ [8], доктрина «публичной фигуры» в отношении ограничений прав на защиту чести и доброго имени (согласно конституционной формулировке)), с другой – с точки зрения усложненной модели реализации (например, специальный порядок получения разрешения на производство оперативно-розыскных мероприятий в отношении специального субъекта). В этой связи, позицию КС РФ, согласно которой право, отнесенное к категории абсолютного, не может подлежать ограничениям, поскольку оно ни в каком случае не может вступить в противоречие с целями защиты публичных интересов [6], нельзя признать бесспорной (и, во всяком случае, подвергать расширительному толкованию, без учета контекста конкретного спора, в связи с которым она была сформулирована) [1, c. 41]. Вместе с тем, следует отметить, что в ряде постановлений КС РФ подтверждается недопустимость ограничений ни при каких обстоятельствах конституционных прав: на судебную защиту, на законный суд, на получение квалифицированной юридической помощи, на самостоятельный выбор защитника и на помощь адвоката (защитника), презумпция невиновности, право осужденного на пересмотр приговора вышестоящим судом, права потерпевших от преступлений [5, c. 64].
В качестве более конкретного примера формирования практики конституционного правосудия, относящегося уже непосредственного к сфере правоограничений для специальных субъектов права, можно привести ряд позиций КС РФ, относящихся к вопросам ограничения прав публичных служащих. Так, КС РФ неоднократно подчеркивал [4], что специфика государственной службы Российской Федерации как профессиональной деятельности по обеспечению исполнения полномочий государственных органов предопределяет особый правовой статус государственных служащих в трудовых отношениях, в связи с чем обоснованность или необоснованность устанавливаемых для государственных служащих ограничений означает их соответствие или несоответствие цели и задачам государственной службы как специфической профессиональной деятельности [3, c. 37]. В свою очередь, формирование определенного массива соответствующей практики позволяли КС РФ в ряде актов сформулировать дополнительные критерии, относящиеся к принципам ограничений прав и свобод (как определенным непосредственно в тексте Основного Закона, так и выработанным практически) – например, речь идет о соразмерности, сбалансированности и адекватности как составляющих принципа пропорциональности [9, c. 17] (следует оговориться, что формула «пропорциональности» не в полной мере воспринята отечественным законодательством и вызывает дискуссии в теории; при этом, в зарубежных правопорядках, оперирующих этим термином, последний может пониматься как в расширительном ключе, так и с более прагматичных позиций). В целом, стоит заметить, что подобные тенденции к «расширительному» толкованию критериальных основ правоограничений положительно зарекомендовали себя в международной и зарубежной практике (в теории же ее характерным отражением выступает концепт «конституционных нарративов» правоограничений, предполагающий системную увязку их принципов, целей и способов с конституционными ценностями; примечательно, что подобная сложная, многоаспектная модель репрезентативна для иллюстрации различий подходов в оценке соотношения публичных и частных интересов в решениях КС РФ и органов конституционной юстиции ряда европейских стран, даже при использовании аналогичной критериальной базы).
Кроме того, еще одним значимым проблемным аспектом рассматриваемой тематики выступает необходимость последовательной дифференциации собственно правоограничений от содержательно близких к ним конструкций условий и пределов реализации (границ осуществления) прав – которые также традиционно устанавливаются в отношении субъектов, наделенных специальным правовым статусом. Притом, степень формализации последних выступает меньшей, нежели правоограничений (в отличие от также соотносимой с последними конструкции юридических обязанностей), что опосредует особую важность в данном разрезе конституционного толкования (тем более, что и те, и другие могут представлять собой как средство, так и результат регулирующего воздействия). Характерным примером развития подобной практики КС РФ выступает, в частности, относительно недавнее формулирование позиции о единстве ограничений и обязательств при прохождении публичной службы [7; 10, c. 147].
Изложенное свидетельствует о преобладании в практике отечественной конституционной юстиции в рассматриваемой сфере подходов, направленных на конкретную оценку допустимости правоограничений в контексте той или иной правоприменительной ситуации. В то же время, расширение соответствующей практики способствует формированию ряда более универсальных позиций принципиального свойства, в рамках которых, в конечном счете, формализуются составляющие конституционно закрепленных принципов ограничений прав и свобод либо принципы субсидиарного характера. Вместе с тем, безусловно, позиции КС РФ по вопросам правоограничений для лиц, наделенных специальным правовым статусом, нуждаются в дальнейшей концептуализации, в свете чего особенно значимым видится, прежде всего, развитие практических подходов к оценке обоснованности (целесообразности) и пропорциональности (соразмерности, баланса) ограничений. В конечном счете, представляется, что выработка универсального спектра критериев соответствующих правоограничений (и их пределов) для рассматриваемых субъектов, имела бы не только очевидный содержательный и технико-юридический эффект для специального регулирования, но и положительно сказалась бы на развитии общей модели ограничений прав и свобод, соответствующей фундаментальным конституционным принципам и ценностям.
1. Grigor'ev I.B. Konstitucionnye principy ogranicheniya lichnyh (grazhdanskih) prav i svobod sub"ektov, nadelennyh special'nym pravovym statusom // Vestnik Evrazijskoj akademii administrativnyh nauk. 2022. № 1 (58). S. 39 – 43.
2. Konstituciya Rossijskoj Federacii (prinyata vsenarodnym golosovaniem 12.12.1993 s izmeneniyami, odobrennymi v hode obshcherossijskogo golosovaniya 01.07.2020) // Rossijskaya gazeta. 2020 № 144.
3. Lisov V.V. Ogranicheniya konstitucionnyh prav grazhdan, svyazannye s postupleniem na gosudarstvennuyu grazhdanskuyu sluzhbu Rossijskoj Federacii: diss… kand. yurid. nauk. – Saratov, 2014. – 197 s.
4. Opredelenie Konstitucionnogo Suda Rossijskoj Federacii ot 08.02.2001 № 45-O // Dokument opublikovan ne byl.
5. Podmarev A.A. Ogranichenie prav i svobod cheloveka i grazhdanina: konstitucionnye osnovy i pravovye pozicii Konstitucionnogo Suda Rossii // Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta MVD Rossii. 2016. № 4 (72). S. 62 – 66.
6. Postanovlenie Konstitucionnogo Suda Rossijskoj Federacii ot 03.05.1995 № 4-P // Vestnik Konstitucionnogo Suda Rossijskoj Federacii. 1995. № 2-3.
7. Postanovlenie Konstitucionnogo Suda Rossijskoj Federacii ot 13.02.2020 № 8-P // Vestnik Konstitucionnogo Suda Rossijskoj Federacii. 2020. № 2.
8. Postanovlenie Plenuma Verhovnogo Suda RF ot 24.02.2005 № 3 «O sudebnoj praktike po delam o zashchite chesti i dostoinstva grazhdan, a takzhe delovoj reputacii grazhdan i yuridicheskih lic» // Byulleten' Verhovnogo Suda Rossijskoj Federacii. 2005. № 4.
9. Umnova-Konyuhova I.A. Konstitucionnye narrativy ogranicheniya prav i svobod cheloveka i ih sudebnoe primenenie v celyah realizacii ch. 3 st. 55 Konstitucii Rossijskoj Federacii // Moskovskij yuridicheskij zhurnal. 2020. № 4. S. 10 – 22.
10. Umnova-Konyuhova I.A., Kostyleva E.D. Konstitucionnye ogranicheniya prav i svobod: sravnitel'no-pravovoe issledovanie reshenij Konstitucionnogo Suda RF, Verhovnogo Suda RF i ESPCH: monografiya. – M.: RGUP, 2021. – 296 s.
