Правовые последствия недействительности сделок являются тем элементом, без которого сам институт недействительности сделок не был бы логически завершенным. Недавние изменения части первой Гражданского кодекса РФ [1], коснулись и правовых последствий недействительности сделок, однако, не устранили большинства имеющихся пробелов и коллизий законодательства. Так, например, до сих пор не ясно, в чем же заключается двусторонний характер реституции и насколько это соотносится с двусторонностью в смысле ст. 318 ГК РФ; возможно ли применение реституции судом по собственной инициативе и т.д. Сомнительными кажутся некоторые законодательные решения в частности, установление специальных правил об исковой давности по реституционному притязанию, заставляющее суды искать пути обхода имеющихся норм для исключения нежелательного с точки зрения политики права результата [2]. Все это никак не идет на пользу стабильности гражданского оборота в современной России. 

Основным правовым последствием недействительности сделок выступает двусторонняя реституция. В законодательстве этот термин не употребляется: п.2 ст.167 Гражданского Кодекса РФ [3] (далее – ГК) говорит лишь о том, что при недействительности сделки каждая из сторон обязана возвратить другой все полученное по ней. Тем не менее, цивилистическая доктрина широко оперирует данным понятием, понимая под реституцией возвращение сторонами недействительной сделки друг другу полученного ими по такой сделке имущества или же компенсацию стоимости полученного при невозможности возвратить его в натуре [4]. 

Правовая природа реституции в настоящее время остается достаточно спорной. В то время как некоторые авторы признают реституцию обязательством [5], другие категорически отрицают обязательственный характер реституции [6].

По нашему мнению, реституция представляет собой обязательство, поскольку соответствует легальному определению последнего, содержащемуся в ст. 307 ГК: «в силу обязательства одно лицо (должник) обязано совершить в пользу другого лица (кредитора) определенное действие, как то: передать имущество, выполнить работу, уплатить деньги и т. п., либо воздержаться от определенного действия, а кредитор имеет право требовать от должника исполнения его обязанности». Права и обязанности сторон недействительной сделки полностью соответствуют этому определению: согласно п. 2 ст. 167 ГК сторона обязана совершить в пользу другой стороны определенное действие – передать имущество или уплатить деньги, а другая сторона, соответственно, может требовать исполнения этой обязанности. Обязательственная природа реституции подкрепляется и введенной не так давно в ГК РФ ст. 307.1 [7], которая, не называя прямо отношения, связанные с применением последствий недействительности сделки, обязательственными, допускает применение к ним общих положений об обязательствах. Такой же подход уже давно господствует и в судебной практике [8].

Формально провозглашенная автономность реституции находит свое подтверждение в некоторых только ей присущих особенностях. К их числу принято относить, в частности, предусмотренное ст.166 ГК право суда применить ее по собственной инициативе, обосновывающее наличие в реституции некоего публичного элемента [9]. 

Истоки такого подхода следует искать в цивилистической доктрине советского периода, для которой было характерно резко негативное отношение к недействительным сделкам как «пережиткам капитализма» и т.п. [10], в связи, с чем было необходимо как можно быстрее устранить вызванные ими имущественные последствия. Примечательно, что советский суд не просто был вправе применить реституцию по собственной инициативе, но и был обязан это сделать независимо от содержания исковых требований [11]. 

Однако ныне действующая редакция п.4 ст.166 ГК не содержит никаких оснований для подобного вывода, поскольку не ясно, каким образом возвращение сторон недействительной сделки в первоначальное положение может быть необходимо для защиты публичного интереса. Действовавшая до этого редакция ГК не ставила инициативу суда в применении последствий недействительности сделки в зависимость от публичных интересов, а потому суды проявляли такую инициативу достаточно часто [12]. 

Если речь идет об иных последствиях недействительности сделок (в частности, конфискации – обращении всего полученного по сделке в доход государства), то публичный интерес в наказании лиц, совершивших сделку, противную основам правопорядка и нравственности (а конфискационные последствия представляют собой именно меру ответственности), достаточно очевиден. Применение же реституции затрагивает интересы только самих сторон сделки и может быть необходимо только для защиты их, но никак не публичных интересов.

Несколько сложнее становится рассматриваемый вопрос в том случае, если одной из сторон недействительной сделки является публично-правовое образование. В данном случае публичный интерес в возвращении ему переданного по сделке имущества действительно имеет место. Ситуации такого рода, видимо, и имел в виду ВС РФ в п. 79 Постановления Пленума № 25 [13]. По мнению некоторых авторов, инициатива суда здесь должна иметь место при уклонении публичных органов от предъявления соответствующих исков [14]. Однако вряд ли такой подход (о возможности применения судом реституции по собственной инициативе для возврата государственного имущества) можно считать оправданным: мало того, что происходит ничем не обоснованное отступление от принципа диспозитивности гражданского процесса, так еще и фактически поощряется бездействие публичных органов путем переложения их прямых обязанностей по истребованию имущества на суд.

Поэтому, учитывая диспозитивные начала гражданского процесса, инициатива суда в применении реституции все-таки не должна иметь место. Исходя из вышесказанного, логично предположить, что текст п. 4 ст. 166 ГК следует толковать ограничительно, исключая реституцию из числа тех последствий недействительности сделки, которые суд вправе применять по собственной инициативе.

Еще одной отличительной чертой реституции, не свойственной ни виндикации, ни кондикции, принято считать ее двусторонний характер [15]. Под ним обычно понимается встречность, взаимообусловленность обязанностей сторон недействительной сделки по возврату друг другу всего полученного по ней, в том смысле, в каком она характерна для обязательств из синналагматических договоров (ст. 318 ГК). Однако если мы рассмотрим реституционное обязательство несколько подробнее, то увидим, что никакая двусторонность ему на самом деле не присуща.

Действительно, во взаимных (синналагматических) правоотношениях «стороны преследуют непосредственно каждая свою экономическую цель, заключающуюся в получении того, что должна исполнить другая сторона;… два различных по своему содержанию обязательства взаимно обусловливают друг друга так, что … исполнение одного из них должно быть произведено только в случае и в меру исполнения другого» [16]. Достаточно очевидно, что это совсем не характерно для реституционных правоотношений.

Обязанности сторон вернуть все полученное по недействительной сделке возникают независимо друг от друга, каждая в тот момент, когда для нее окажется завершенным фактический состав, состоящий из совершения недействительной сделки и последующего исполнения по ней. Некоторые авторы склонны полагать, что рассматриваемая обязанность возникает лишь в силу совершения недействительной сделки [17], забывая при этом о том, что обязанность вернуть все полученное по сделке может возникнуть не ранее, чем по такой сделке будет что-нибудь получено, т.е. не ранее, чем по ней будет совершено предоставление. Точно так же не прав и Д.О. Тузов, связывающий возникновение такой обязанности с одним только фактом имущественного предоставления по недействительной сделке [18], поскольку из одного только предоставления может возникнуть лишь обязанность вернуть неосновательно полученное (кондикционное обязательство), но не реституционная. Некоторые авторы вообще считают моментом возникновения рассматриваемой обязанности момент вступления в законную силу решения суда о применении последствий недействительности сделки [19]. Однако такая позиция представляется не основанной на законе, поскольку возложение любой обязанности (в т. ч. вернуть все полученное по недействительной сделке) предполагает возможность ее добровольного исполнения. Более того, если принять точку зрения указанных авторов, то придется признать, что до вступления судебного решения в силу имущество находится у сторон на каком-то правовом основании, что, очевидно, не соответствует действительности.

Более того, если недействительную сделку исполнит только одна сторона, реституционная обязанность возникнет только у другой стороны и в этом случае принято говорить об односторонней реституции. Причем в момент исполнения недействительной сделки одной стороной неизвестно, произойдет ли исполнение с другой стороны. Все вышеперечисленные обстоятельства показывают, что обязанности сторон недействительной сделки по возвращению исполненного по ней абсолютно автономны и независимы друг от друга, а потому подлинно двусторонний характер реституции в действительности не присущ.

Несмотря на это, судебная практика почему-то упорно исходит из того, что решение суда по иску о возврате исполненного по недействительной сделке должно непременно разрешать вопрос об обязанности каждой из сторон вернуть все полученное по ней [20].

Мало того, что такой подход совсем не следует из норм закона, так еще и противоречит основополагающим принципам гражданского процесса. Подобный подход заставляет суд выносить решение одновременно, как против ответчика, так и против истца [21]. Очевидно, что такое решение суда будет принуждать последнего к принудительному исполнению обязанности в пользу ответчика, который в этом, вполне возможно, вообще не заинтересован, так как сам не обращался в суд с соответствующим иском в рамках отдельного производства и не заявил встречный иск в том же процессе.

Кроме вышеуказанных аргументов, суждениям о самостоятельности реституции способствует установление специальных норм об исковой давности по реституционному притязанию. До недавнего времени главная особенность состояла в увеличенном до десяти лет сроке. Однако, после внесения изменения в п. 1 ст. 181 ГК [22] отличным от общих правил является лишь момент, с которого исковая давность начинает исчисляться. Если по общему правилу она течет со дня, когда лицо узнало или должно было узнать о нарушении своего права и надлежащем ответчике по иску (ст. 200 ГК), то для исков о применении последствий ничтожных сделок – со дня, когда началось ее исполнение. Смысл отступления от общего правила здесь не совсем ясен; судя по всему, законодатель исходил из того, что сторона недействительной сделки узнает (должна узнать) о нарушении своего права и надлежащем ответчике уже в самый момент исполнения такой сделки, а потому решил конкретизировать общее правило для рассматриваемого случая. Однако законодатель не учел, что в некоторых случаях указанные моменты могут и не совпадать. Очень показательно в этом отношении дело, рассмотренное совсем недавно Коллегией по экономическим спорам ВС РФ, в котором, чтобы не вынести явно несправедливое решение, суд был вынужден искать пути обхода норм п.1 ст.181 ГК и применить нормы об ответственности продавца за эвикцию (!) при том, что договор купли-продажи был недействительным [23]. 

Широко известен следующий пример. Допустим, «А» и «В» заключили договор аренды. В результате «А» передал «В» индивидуально-определенную вещь. Четыре года «В» исправно платил арендную плату и осуществлял добросовестное пользование переданной ему вещью. Однако, впоследствии выяснилось, что договор аренды является ничтожным. «А» обратился с иском в суд о применении последствий недействительности договора в виде возврата ему вещи. «В» заявляет в суде о пропуске «А» исковой давности.

Очевидно, что из буквального толкования п.1 ст.181 ГК может следовать только один вывод о том, что исковая давность начала течь с момента начала исполнения ничтожного договора (с момента передачи вещи). Соответственно, к моменту предъявления «А» иска она уже истекла, а потому суд должен отказать «А» в удовлетворении его требований, оставив вещь у «В». Несправедливость такого решения представляется достаточно очевидной. Поэтому ВС РФ опять пришлось изобретать пути обхода этой нормы, мотивируя ее неприменение неким «особым характером» временного пользования индивидуально-определенной вещью, из-за которого срок исковой давности по иску о ее возврате независимо от момента признания сделки недействительной начинается не ранее отказа другой стороны сделки от ее добровольного возврата [24].

Рассмотренные выше примеры показывают, что установление специальных норм об исковой давности ничтожным сделкам при наличии общих норм не просто не имеет смысла, но может в ряде случаев приводить к негативным последствиям.

В принципе, отношения, которые возникают в связи с возвратом исполненного по недействительной сделке, вполне могут быть урегулированы правилами о виндикации или о кондикции. 

Правила о виндикации могут быть применимы, если речь идет о возврате индивидуально-определенных вещей, а правила о кондикции могут быть использованы для всех иных случаев, да и возврат индивидуально-определенных вещей путем кондикции владения тоже возможен [25].

В связи с этим в литературе нередко поднимается вопрос о соотношении вышеуказанных институтов с реституцией, при этом самостоятельность последней нередко ставится под сомнение.

С одной стороны, ст. 1103 ГК достаточно определенно указывает на самостоятельность реституции, приводя реституционные требования в одном ряду с требованиями о виндикации, возмещении вреда и возврате исполненного в связи с обязательством, и при этом устанавливая субсидиарное применение к этим требованиям правил о неосновательном обогащении. Поэтому de lege lata самостоятельность реституции не может вызывать сомнений. Однако есть ли в реституции какие-либо специфические черты, принципиально отличающие ее от смежных институтов не только с формальной, но и с сущностной точки зрения?

Говоря о соотношении реституции и виндикации, следует отметить, что последняя является средством защиты только собственников и иных титульных владельцев. Очевидно, что титул на вещь необходимо входит в предмет доказывания по виндикационному иску. Относительно реституции имеет место некоторая неопределенность по поводу того, нужно ли доказывать титул на переданную по недействительной сделке индивидуально-определенную вещь для ее истребования, и, соответственно, может ли истребовать вещь лицо, вообще никаких прав на нее не имеющее.

Некоторые ученые склонны отвечать на этот вопрос положительно [26]. Того же мнения до определенного момента придерживалась и судебная практика [27]. Основная аргументация сводилась к тому, что не следует предоставлять защиту лицам, не способным доказать никакого титула на переданную вещь, иначе такой защитой сможет воспользоваться и совершенно неуправомоченное лицо, например, вор.

Однако ни общие нормы о реституции, ни субсидиарно применяемые нормы главы 60 ГК ничего о необходимости доказывания титула при реституции не говорят. Поэтому правильной представляется точка зрения цивилистов [28], не связывающих удовлетворение реституционного требования с наличием вещного титула, которая с момента издания Президиумом ВАС Информационного письма № 126 [29] стала доминировать и в судебной практике. Преимущество этой позиции можно наглядно продемонстрировать на следующем примере. Допустим, «А» передал вещь «В» по договору аренды. Договор впоследствии признан недействительным. Однако по некоторым причинам «А» не может доказать никакого титула на переданную вещь. Если рассматривать реституцию как средство защиты только титульных владельцев, то «А» не сможет истребовать свою вещь у «В», и она останется у последнего. Вряд ли такое решение будет оправданным с точки зрения политики права: если «А», возможно, не имеет никаких прав на вещь, то «В» не имеет на нее никаких прав абсолютно точно. В данном споре позиция «А» сильнее позиции «В», поэтому неразумно оставлять вещь у последнего.

Таким образом, реституция не может отождествляться с виндикацией, поскольку не требует доказывания титула на вещь.

Что касается соотношения реституции и кондикции, то здесь необходимо иметь в виду следующее. Принято считать, что для возникновения обязательства из неосновательного обогащения необходимо наличие этого самого неосновательного обогащения у одной стороны за счет другой [30], тогда как взаимно исполнившие недействительную сделку контрагенты, поскольку их предоставления предполагаются эквивалентными [31], не могут обогатиться одновременно [32]. Этим соображением и обосновывается сущностная самостоятельность реституции. Однако насколько оно соответствует действительности? 

Выше мы уже обосновывали, что обязанность стороны вернуть полученное по недействительной сделке никоим образом не зависит от аналогичной обязанности другой стороны. Поэтому в тот самый момент, когда сторона недействительной сделки получает исполнение от своего контрагента, она неосновательно обогащается за его счет. Ответное исполнение недействительной сделки обогатившейся стороной не устраняет имеющееся на ее стороне обогащение и не делает его основательным, а лишь приводит к неосновательному обогащению и другой стороны тоже. Связать два имущественных предоставления друг с другом и тем самым устранить их неосновательность может только какое-либо правовое основание (например, договор); недействительная сделка, не являясь юридическим фактом, таким правовым основанием являться, не может. Поэтому обогащение каждой из сторон недействительной сделки следует рассматривать отдельно. Если рассуждать в духе тех авторов, которые говорят о невозможности одновременного обогащения обеих сторон недействительной сделки, придется прийти к выводу, что и стороны незаключенного договора не могут обогатиться одновременно, и, соответственно, кондикционные притязания ни одной из них не причитаются. Остается в таком случае загадкой, на основании каких норм ГК они смогут истребовать переданное по незаключенному договору имущество.

Таким образом, если исполнение недействительной сделки выразилось в передаче денег или иных вещей, определенных родовыми признаками, реституционное обязательство ничем не отличается от кондикционного. А учитывая тот факт, что кондикция, вопреки распространенному мнению [33], может также использоваться для истребования добровольно переданных индивидуально-определенных вещей, и доказывание титула при этом не требуется (так называемая кондикция владения) [34], сущностных отличий между ней и реституцией не имеется. И если бы специальные нормы о возврате переданного по недействительным сделкам в законодательстве отсутствовали, этот возврат точно так же осуществлялся бы по нормам о неосновательном обогащении.

Более того, возврат такого имущества в соответствии с нормами о неосновательном обогащении в ряде случаев является более оправданным с точки зрения политики права.

Допустим, «А» продал индивидуально-определенную вещь «В». Впоследствии «В» подарил эту вещь «С». Договор купли-продажи оказывается недействительным. Очевидно, «В» не может считаться неосновательно обогатившимся за счет « А», поскольку никаких прав на вещь у него не было ни до, ни после дарения. Поэтому кондикционные притязания «А» к «В» здесь не возникают, а реституционные отношения возникают в силу прямого указания закона (ст.167 ГК РФ) – утверждают сторонники самостоятельности реституции.

Рассмотрим ситуацию несколько подробнее. Действительно, «А» вполне может взыскать с «В» стоимость своей вещи, так же как и «В» может взыскать с «А» уплаченную покупную цену. После этого ничего не мешает «А» еще и виндицировать свою вещь у «С», поскольку вследствие недействительности купли-продажи он так и остался ее собственником. Вряд ли такой правовой результат, когда «А» вернул себе и деньги, и вещь можно назвать справедливым, однако буквальное толкование закона не позволяет прийти к другому выводу. Использование кондикции вместо реституции позволило бы избежать таких нежелательных результатов. Интересно, что § 185 ГГУ (Германского гражданского уложения – Bürgerlices Gesetzbuchvom 18.August 1896 // RGBl.S. 195; BGBl.IS. 1206; BGBl. IS. 1542; BGBl. IS. 1658; BGBl. IS. 2376; BGBl.I S. 3138) содержит для такой ситуации специальное предписание, в соответствии с которым в рассматриваемой ситуации «А», взыскивая стоимость своей вещи с «В», тем самым одобряет неуправомоченное распоряжение последним вещью и утрачивает право собственности на нее, лишаясь, соответственно, и виндикационного притязания к «С» [35]. Аналогичным образом подошел к данной проблеме и ВАС РФ, разрешив ее, однако, только относительно применения последствий недействительности сделок при банкротстве [36].

На основе вышеизложенного автор приходит к следующим выводам. 

Под реституцией принято понимать специальную охранительную меру, направленную на возврат сторон недействительной сделки в первоначальное положение. De lege lata реституция имеет самостоятельный характер, поскольку отграничена законодателем (ст. 1103 ГК) от смежных гражданско-правовых институтов (виндикации и кондикции).

Отечественное законодательство в его судебном истолковании предусматривает только три принципиальных отличия реституции:

• двусторонний характер;
• возможность применения судом по собственной инициативе;
• не имеет значение наличие / отсутствие обогащения на стороне приобретателя.

Эти признаки отличают реституцию от кондикции далеко не в лучшую сторону. Так, двусторонний характер реституции предполагает, что, при истребовании через суд переданную по недействительной сделке вещь, истец требует не собственно передачи этой вещи, а претендует на установление такой тяжеловесной конструкции, как «применение последствий недействительности сделки». Решение суда должно разрешать вопрос об обязанности каждой из сторон недействительной сделки вернуть все полученное по ней. Таким образом, судебное решение будет вынесено одновременно и против ответчика и против истца. В рамках судопроизводства суд разрешит вопрос также об обязанности истца вернуть все полученное по сделке, хотя ответчик, возможно, в этом вообще не был заинтересован, так как не обращался в суд с соответствующим требованием и не заявил встречного иска в том же процессе. Это представляет собой ничем не обоснованное исключение из фундаментального принципа, на котором строится все гражданское право – принципа автономии воли, согласно которому субъекты сами вольны решать, каким образом использовать принадлежащие им права.

То же самое следует сказать о возможности применения реституции судом по собственной инициативе – оно также представляет собой исключение из принципа автономии воли, политико-правовая обоснованность которого весьма сомнительна. Более того, в ряде случаев такое законодательное решение фактически поощряет бездействие публичных органов государства путем переложения их прямых обязанностей по истребованию имущества на суд. 

Тот факт, что для возникновения реституционного обязательства не имеет значения наличие обогащения на стороне приобретателя, в ряде случаев, примеры которых приведены в статье, также приводит к неудовлетворительным политико-правовым результатам.

Как было установлено, первые два недостатка реституции не вытекают из текста закона, а возникли в результате его неверного толкования судами, то есть на самом деле:

1. обязанность каждой из сторон недействительной сделки вернуть все полученное по ней абсолютно автономна по отношению к аналогичной обязанности другой стороны, и употребление законодателем термина «двусторонняя» применительно к реституции не должно вводить в заблуждение;
2. затрагивая своим применением только интересы сторон недействительной сделки, реституция не входит в число тех правовых последствий недействительности сделок, которые суд вправе применить по собственной инициативе (п.4 ст. 167 ГК).

Исходя из этого, первые два недостатка реституции могут быть устранены изданием соответствующего Постановления Пленума ВС РФ. Однако, последнее из посвященных теме настоящей статьи разъяснений высшей судебной инстанции (Постановление Пленума № 25) не показало стремления специалистов-практиков разобраться с указанными проблемами. Более того, данное Постановление в очередной раз закрепило критикуемое нами толкование.

Однако третий недостаток реституции может быть устранен только путем исключения всяких норм о ней из Гражданского кодекса. По нашему мнению из текста закона следует убрать абзац 4 ст. 12, п. 2 ст. 167, ст. 181 и пп. 1 п. 1 ст. 1103 ГК. В этом случае стороны недействительной сделки, передавшие по ней имущество, смогут воспользоваться для его возврата кондикционным требованием. В случае передачи по сделке индивидуально-определенной вещи ее титульным владельцем последнему, помимо кондикции владения, причитается также виндикационное требование, и способ защиты своего права, в данном случае, он сможет выбрать сам.

Кроме этого, считаем, что такое законодательное решение устранит существующие в настоящее время, однако совершенно не оправданные, различия в правовых последствиях недействительных и несостоявшихся сделок.

Практическая реализация представленных предложений, касающихся реституции как основного правового последствия недействительности сделок, несомненно, будет способствовать повышению эффективности гражданского оборота и защиты прав его участников.

1. Federal law of 7 may 2013 no 100-FZ "On amendments to subsections 4 and 5 of section I of part one and article 1153 of part three of the Civil code of the Russian Federation" // Sz the Russian Federation. 2013. No. 19. St. 2327; Federal law of March 8, 2015 No. 42-FZ "On amendments to the Civil code of the Russian Federation" // Sz the Russian Federation. 2015. No. 10. St. 1412.

2. See, for example: the definition of Judicial Board on economic disputes of the armed forces of the Russian Federation from March 10, 2015 No. 306-ES14-929 // ATP ConsultantPlus.

3. The civil code of the Russian Federation (part 1) of 30.11.1994, № 51-FZ // Sz the Russian Federation. 1994. No. 32. St. 3301; part 2 dated 26.01.1996 № 14-FZ // Sz the Russian Federation. 1996. No. 5. St. 410; part 3 from 26.11.2001 № 146-FZ // Sz the Russian Federation. 2001. No. 49. St. 4552; part 4 from 18.12.2006 № 230-FZ // Sz the Russian Federation. 2006. No. 52. St. 5496.

4. See, for example: Civil law: the textbook. Under the editorship of A. P. Sergeeva. Moscow: Welby, 2012. Vol. 1. S. 494 (author of the paragraph - A. P. Sergeev); Civil law: the textbook. Under the editorship of E. A. Sukhanov. M.: Statut, 2011. S. 384 (the author of head - E. S. Em).

5. See, example: Aces D. O. Restitution when the invalidity of transactions and the protection of bona fide purchaser in the Russian civil law. M.: Statut, 2007. P. 99-103.

6. Dzhanaeva A. M. the Concept of restitution: a comparative legal analysis of the institution in the Russian and Anglo-American systems of law: Diss. kand. the faculty of law. Sciences. M., 2015. P. 131; Kalmykov, Y. H. the Principle of full protection of socialist property in civil law. Saratov, 1987. S. 51; M. Komashko N. Restitution as a remedy. Diss. kand. the faculty of law. Sciences. M., 2010. Pp. 20-23.

7. Federal law of March 8, 2015 No. 42-FZ "On amendments to the Civil code of the Russian Federation" // Sz the Russian Federation. 2015. No. 10. St. 1412.

8. See, for example: the Resolution of Presidium of 11 November 2005, No. 6325/05 // ATP ConsultantPlus; the Decision of the Fifteenth arbitration appeal court dated July 5, 2011 № 15AP-13639/2010-NR in the case № A32-20980/2010-55/411 // ATP ConsultantPlus.

9. Dzhanaeva A. M. the Concept of restitution: a comparative legal analysis of the institution in the Russian and Anglo-American systems of law: Diss. kand. the faculty of law. Sciences. M., 2015. P. 131; sklovsky K. S. Some problems in the restitution of // the Bulletin YOU the Russian Federation. 2002. No. 8. S. 109-110.

10. See, example: the Soviet civil law / OTV. the editorship of V. A. Ryazantsev. M.: Legal literature. 1986. P. 211 and CL.

11. See: the definition of Judicial Board of the Supreme Court of the USSR of November 26, 1949 in case No. 36/1301 // ATP Garant.

12. See, for example: the Regulation of FAS Moscow district dated may 18, 2010 on the case A40-23343/09 // ATP ConsultantPlus; claim 1 of the information letter YOU the Russian Federation from November 13, 2008 № 126 "Overview of court practice on some questions connected with reclamation of property from unlawful possession" // ATP ConsultantPlus.

13. The resolution of Plenum of the Supreme Court dated 23 June 2015 № 25 "On application by courts of certain provisions of section I of the Civil code of the Russian Federation" // ATP ConsultantPlus. (hereinafter - the Resolution of Plenum of VS of the Russian Federation No. 25).

14. Gromov A., Egorov A. Practical commentary to the first and second sets of amendments to the civil code of the Russian Federation: the Most significant amendment. M., Aktion-media, 2014. P. 62.

15. Egorov A. B. Restitution by invalid transactions in bankruptcy // the Bulletin YOU the Russian Federation. 2010. No. 12. S. 10-14; sklovsky K. I. Some of a restitution problem // the Bulletin YOU the Russian Federation. 2002. No. 8. P. 109; Startsev, Y. V. General provisions the invalidity of transactions in the light of the explanations of the Supreme Court of the Russian Federation // the Judge. 2015.№ 10.

16. Agarkov M. M. Obligation on the Soviet civil law. M., 1940. P. 66.

17. Kozjar N. In. Category of a void transaction in the civil law of the Russian Federation.Diss. kand. the faculty of law. Sciences. M., 2011. P.52.

18. Aces D. O. the Theory of invalidity of transactions: the experience of Russian law in context of European legal tradition. M.: Statut, 2007. S. 242, 248.

19. Gros A. A. civil rights: a comparative analysis of institutions of Roman private law and the current civil and civil procedural law // Jurisprudence. 1999. No. 4. S. 101 seq.; Kalmykov Y. H. the Principle of full protection of socialist property in civil law. Saratov, 1987. S. 51.

20. See: Item 1 of the Information letter of Presidium of the Russian Federation of November 13, 2008 № 126 "Overview of court practice on some questions connected with reclamation of property from unlawful possession" // ATP ConsultantPlus; the Resolution of FAS of Severo-the Caucasian district from 24 February 2014 in case number A32-1564/2013 // ATP ConsultantPlus; the Decision of Arbitration court of Volgo-Vyatsky district from August 18, 2014 in case No. A79-5274/2013; proceeds from this and the armed forces (paragraph 80 of the Decision of Plenum VS of the Russian Federation No. 25).

21. Aces D. O. the Theory of invalidity of transactions: the experience of Russian law in context of European legal tradition. M.: Statut, 2007.

22. Federal law of July 21, 2005 № 109-FZ "On amendments to article 181 of the Civil code of the Russian Federation" // Sz the Russian Federation. 2005. No. 30 (part II). St. 3120.

23. The definition of Judicial Board on economic disputes of the armed forces of the Russian Federation from March 10, 2015 No. 306-ES14-929 // ATP ConsultantPlus; this rule was so impressed the Supreme court that was later included in paragraph 3 of the Overview of court practice of the Supreme Court of the Russian Federation No. 2 (app. The Presidium of the Supreme Court on 26 June 2015) and is enshrined in paragraph 83 of the Resolution of the Plenum № 25.

24. Paragraph 82 of the Decision of Plenum VS of the Russian Federation No. 25.

25. Cm. paragraph 10 of the information letter of Presidium of the Russian Federation of 25 February 2014 No. 165 "a Survey of judicial practice on disputes connected with the recognition of contracts not concluded" // ATP ConsultantPlus.

26. See, example: Aces D. O. Restitution when the invalidity of transactions and the protection of bona fide purchaser in the Russian civil law. M.: Statut, 2007. P. 123 et seq.

27. The decree of the Presidium of the SAC dated 18 February 1997 No. 3527/96 // ATP ConsultantPlus; resolution of the Presidium of the SAC dated 26 January 1999 No. 2800/98 // ATP ConsultantPlus; resolution of the Presidium of the SAC dated 20 July 1999, No. 3203/99 // ATP ConsultantPlus.

28. Civil law: the textbook. Under the editorship of E. A. Sukhanov. M.: Statut, 2011. P. 386 (the author of head - V. S. Em). sklovsky K. I. Protection of possession obtained under an invalid transaction // Economy and law. 1998. No. 12. S. 35; he. Some of the restitution problem // the Bulletin YOU the Russian Federation. 2002. No. 8. P. 109.

29. Information letter of the Presidium of the SAC dated November 13, 2008 № 126 "Overview of court practice on some questions connected with reclamation of property from unlawful possession" // ATP ConsultantPlus.

30. Belov V. A. Civil law. The common part. M.: Yurayt, 2012. Vol. 2. S. 991; Civil law: the textbook. Under the editorship of A. P. Sergeeva. Moscow: Welby, 2012. Vol. 3. Pp. 84-86 (author of the paragraph - E. A. Krasheninnikov).

31. Paragraph 3 paragraph 27 of the Resolution of Plenum of the Supreme Court of Russian Federation n 13, Plenum of the Russian Federation No. 14 dated October 8, 1998 "About practice of application of the provisions of the Civil code of the Russian Federation about percent for using another´s money resources" // ATP ConsultantPlus.

32. Cm. Kozjar N. In. Category of a void transaction in the civil law of the Russian Federation. Diss. kand. the faculty of law. Sciences. M., 2011. P. 181 to 188; Coshow R. A. On the relation between konduktivnogo and demands for return of the executed under an invalid transaction // Russian law online. 2006. No. 3; sklovsky K. I. Review of litigation // Economy and law. 2009. No. 3. P. 124.

33. Percunav E. Unjust enrichment - a place in the Civil code and the practice of the Supreme Arbitration Court of the Russian Federation // the Bulletin YOU the Russian Federation. 2004. No. 3. P. 112; Tuzov D. O. Restitution and restorative legal relations in civil law of Russia // Civil researches. The release of the first / Under the editorship of B. L. Haskelberg, D. O. Tuzova. M., 2004. P. 240. Approx. 1.

34. Cm. paragraph 10 of the information letter of Presidium of the Russian Federation of 25 February 2014 No. 165 "a Survey of judicial practice on disputes connected with the recognition of contracts not concluded" // ATP ConsultantPlus; also Novak D. V. what is the value of possessions and what is condizia // Bulletin of civil law. 2009. No. 3.

35. See more: Zweigert, K., Katz H. Introduction to comparative law in the field of private law. Vol. II. M., 2000. S. 294.

36. See: paragraph 16 of the Resolution of the Plenum of the Russian Federation of 23 December 2010 No. 63 "On certain issues related to the application of Chapter III.1 of the Federal law "On insolvency (bankruptcy)" // ATP ConsultantPlus.