сотрудник с 01.01.2017 по настоящее время
Старая Руза, г. Москва и Московская область, Россия
УДК 159.9 Психология
Любое современное государство, стремящееся к построению гражданского общества, заинтересовано в формировании правового сознания личности граждан и развитии у них законопослушного поведения. Правовое сознание и законопослушное поведение выполняют ряд важных функций в общественной системе. В научных публикациях представлен достаточно широкий спектр трактовок понятия сущности и особенностей правового сознания личности. Длительность процесса формирования правовых ценностей и правового поведения личности подчеркивает важность влияния учета установок, опосредованных национальными традициями, религиозными представлениями, ценностно-смысловыми ориентациями, при исследовании уровня правосознания. По-нашему мнению, также для всестороннего изучения индивидуального правосознания личности, и в целом, при аналитической оценке исследования категории правосознания, стоит учитывать не только динамику профессионального самоопределения, но и принадлежность к профессии, в том числе следование всем тем морально-этическим убеждениям и принципам, связанных с нею. Такой многомерный, взаимодополняющий подход позволит учитывать профессиональные особенности правосознания, может поспособствовать более полной картине понимания механизмов отражения правовой действительности, применимой как к сфере одного профессионального сообщества, так и общества. В статье раскрываются ключевые точки развития изучения правового сознания зарубежных исследователей.
Правовое сознание, ценностно-смысловая сфера личности, сформированность уровня правосознания
Введение. В современных исследованиях зарубежных ученых констатировано замедление развития исследований в области правового сознания, в виду отсутствия согласия по общепринятому и универсальному определению изучаемой дефиниции, что характерно также для отечественной юридической психологии. Необходимо отметить, что в зарубежной психологии (в частности американской и европейской) не принято употреблять термин «правосознания», который скорее характерен для российской науки. Поздняков В.М. полагает, что отличие западной и российской правовой системы, регулирующей общественные отношения, определенно накладывает отпечаток на формирование у личности не только правовых представлений, но и правовых образов на ценностно-смысловом уровне. Для нашей страны, например, характерна взаимосвязь ключевых реформ в области права, опосредованных как судебной реформы, так и политическими событиями, сопутствующей динамикой развития юридической психологии [1]. Это не характерно, например, для англо-саксонской правовой семьи, характеризующейся своей прецедентностью.
При рассмотрении вопросов психодиагностики правового сознания у личности до сих пор исследователи (Horák, Lacko), невзирая на подходы и принципы различных психологических школ, находятся в поиске ответов на вопросы «что именно мы измеряем?» и «как мы должны это измерять?». [4]
Западные ученые, в области социологии, полагают, что на правовое сознание влияет опыт личности к сопротивлению несправедливости по отношению к себе, опосредованной правоотношениями. Данный опыт подкрепляется, в том числе, и при помощи наблюдения этой личностью за поведенческими реакциями окружающих людей. По мнению Ewick, Silbey, особое значение для формирования правового сознания имеют примеры силы и предела власти любого уровня, рассказанные другими людьми. [3] Логично предположить, существование устоявшейся взаимосвязи правовой системы и механизмами формирования правосознания.
В зарубежной юридической психологии, затрагивая историю изучения правосознания, принято ориентироваться на попытки О. Эрлиха интегрировать научные знания психологии и социологии в процесс преподавания права, который предлагал своим студентам юристам проводить социологические исследования, в частности анкетировать население. Однако, недостаточность методологической базы того времени подтолкнула О. Эрлиха на создание одного из своих главных научных трудов «Основоположение социологии права», где исследователь утверждает, что право определяется социальными отношениями.
Длительное время зарубежные эмпирические исследования (Flavier, Chen, Kennedy) были акцентированы на измерении пласта юридических знаний, а также юристов, как социальной группы. [5;7] Вскоре размышления западных ученых приведет их к пониманию того, что данный, скорее, количественный подход, не позволит им вывести определение термина правосознания общего для всех научных дисциплин. До сих пор отсутствие единого унифицированного определения правосознания и способы изучения его механизмов порождает междисциплинарные коллизии, сталкивая различные подходы.
Обоснована тесная связь правосознания с моральными воззрениями, политическими или идеологическими взглядами, которые отражают суть национальных, религиозных, и даже бытовых особенностей. Так, возникновение религиозных традиций, которые правоведы иначе именуют как обычное право, явилось у наших далеких предков предвестником правового сознания, предопределяющего их принадлежность к вероисповеданию, месту, занимаемому среди соплеменников и т.д. На этом примере можно проследить трансформацию религиозных начал в примитивные правовые нормы. В этом контексте правосознание приобретает такую важную характеристику как длительность ее формирования, в частности невозможность стихийного возникновения правовых убеждений, взглядов, как у отдельного человека, так и группы людей. В 90-е годы прошлого века зарубежные исследователи (Ewick, Silbey, Merry, Nielsen, Sarat) все чаще стали приходить к мысли о «повседневности» правосознания, т.е. понимание, что правосознание охватывает не ограничены лишь знанием правовой системы, а то как люди воспринимают право, что они буквально думают о нем, как понимают и как используют в обыденной жизни [3; 8; 9].
Таким образом, можно сделать вывод о переосмыслении концепции правового сознания как взаимодополнение к юридическим знаниям доверия к закону, мнений граждан о праве и т.д. Кроме того, последующим субъектом изучения правового сознания стали выступать все категории граждан, внимание исследователей больше не ограничивалось юристами. Хотя стоит справедливо отметить, что и по сегодняшний день, большинство как зарубежных, так и отечественных исследователей замыкают свои исследования на данном профессиональном сообществе. По мнению автора, это достаточно спорная категория, особенно, если исследователь выбирает ее в качестве контрольной группы, очевидно, что человек, имеющий профильное юридическое образование и опыт работы в данной сфере будет обладать большим объемом юридических знаний, которые являются неотъемлемым элементом правового сознания, по определению большинства подходов.
Вместе с подходом к изучению правосознания изменялись классификации правового сознания. Так, автор считает интересной классификацию, разработанную в 1998 году, Ewik и Silbey по отношению человека к закону и представлена следующим образом: «перед законом» (before the law), «с законом» (with the law) и «против закона» (against the law). [3] Интерес вызывает механизм следования общепринятым убеждениям или их отрицание. Проведено большое количество исследований различных возрастных и социальных групп, демонстрирующие взаимосвязь ценностно-смысловых ориентаций и показателей правового сознания, приводящие к тому или иному уровню сформированности правосознания.
Описание выявленных противоречий. Некоторые исследователи (например, Hull) справедливо отмечали то, что правовое сознание следует понимать, как «многоуровневый феномен» (layered phenomenon), включающий в себя не только когнитивный, но и поведенческий уровень. При помощи интервью, с учетом этнографический сведений, проводились исследования на предмет выявления объема знаний, навыков, умений, и даже убеждений, касающихся права (Peterson-Badali, Abromovitch). Мы можем наблюдать как развитие правосознания параллельно изучается и на микро и макроуровнях, т.е. исследовательский интерес, в рамках изучения правового сознания, состоит в выявлении особенностей как для отдельной личности, так и различных социальных групп, общества в целом. Здесь исследователи сталкиваются еще с одним проблемным аспектом унифицированного определения термина правосознания и механизмов его изучения, а именно учет многообразных факторов, влияющий на уровень сформированности правового сознания, что важно, а что второстепенно.
Вторая парадигма, возникшая скорее, как ответная реакция, имеет социологическую основу, где особая роль отведена анализу социальных отношения, «запускающие» отношение к праву и всего, что с ним связано (Silbey, Gómez). Именно этот подход к изучению правового сознания, основан на идеи возможности корректировки своего индивидуального правосознания в соответствии со своими субъективными предположениями о состоянии общественного правового сознания в обществе (т.е. окружающих их разных социальных групп). В целом данный подход фокусируется на динамических процессах и механизмах формирования правосознания. [6]
Значимой идеей в данном подходе является попытка рассмотреть правовое сознание через призму отражения «социальной практики» (social practice) с последующим формированием социальных структур (Ewick, Silbey). Придерживаясь данного подхода, по мнению автора, особую актуальность приобретает вопрос социализации личности в правовом плане, ведь интериоризация правовых норм неотъемлема при формировании правосознания. Среди зарубежных авторов, данную проблему изучал Kourilsky-Augeven, объясняя отношение взрослых людей к правовым нормам и праву в целом, заложенными в детстве и юности правовыми представлениями.
Кроме того, важным аспектом в изучении механизмов правового сознания остается интерпретация конкретной личностью правовых норм, чему уделяют внимание, в основном, исследователи-юристы, несмотря на то, что большое количество психических процессов влияют на распознание и раскрытие изначального смысла нормативного правового акта или иной правовой нормы, усиливая добавлением субъективного опыта.
Более того, некоторые подходы зарубежной психологии подразумевают под отношением человека к правовому явлению некую социальную ценность. [10] Одна из распространенных классификаций данного подхода выражена в следующих отношениях: к преступлениям и непосредственно самим преступникам, к наказаниям в виде определенных санкций, к закону, к представителям правовых институтов. Последняя категория данной классификации наиболее часто встречается в зарубежных исследованиях, изучая то, как представители правовых институтов оценивают себя, представляют свою работу и свой профессиональный образ в глазах граждан.
Все это привело к методологическому разнообразию в области исследований правового сознания, что несомненно дало толчок развитию правосознания, однако, внесено множество двойственных терминов, и довольно размытых подходов зарубежной юридической психологии. В связи с этим стоит еще раз подчеркнуть междисциплинарный характер правового сознания, объединяющий не только психологические аспекты, но и социологические, юридические, педагогические и многие другие. При этом до сих пор не издано научного труда на стыке этих дисциплин в попытке согласовать универсальное определение изучаемой дефиниции, что могло бы существенно расширить границы познания человека о самом себе. К тому же разнообразие подходов означает не только единства в толковании правового сознания, но и невозможность валидации оптимальных методов измерения уровня правосознания.
Проанализировав различные зарубежные публикации, можно сделать вывод о том, что примерно один и тот же объект, имеющий определенное сходство, исследователи по-разному определяют, например, «общественное чувство справедливости», «знания о праве», «юридические знания», «доверие или вера в закон», «чувство справедливости», и т.д.
Выводы. Проведенный анализ продемонстрировал определенные сходства и различия возможных подходов к пониманию дефиниции «правовое сознание» и способов его изучения. По мнению автора, на сегодняшний день невозможно определить унифицированное определение изучаемого термина, в силу разнообразия правовых систем и большого количества факторов, способных существенно повлиять на уровень сформированности правосознания.
Стремительное развитие всех сфер жизнедеятельности продемонстрировало мировому сообществу важность изучения правосознания. Зарубежных специалистов также привлекает тот факт, что право во всем своем многообразии прочно закрепилось в обыденной жизни общества, а закон имеет безусловный авторитет, ведь выраженное влияние правовой системы, сложившейся в обществе, и её правовых норм и ценностей на личностно значимые мотивы, потребности и взгляды, также обусловлено чётким разграничением правовых представлений общества о границах допустимости нарушения правовых норм и последующих санкциях.
1. Поздняков В.М. Юридическая психология: генезис и перспективы // Прикладная юридическая психология. 2010. - № 2. - С. 15-37.
2. Разин А.С. Специфика этноконфессионального фактора и специфика эnноконфессиональных отношений // Logos et Praxis. - 2010. - Т. 2. - № 7-12. - С. 63-69.
3. Ewick, P., & Silbey, S. S. (1998). The common place of law: Stories from everyday life. University of Chicago Press.
4. Horák, F., & Lacko, D. (2019b). New contributions of multidisciplinary and empirical approach to legal consciousness. The Lawyer Quarterly, 9 (3), 248-261.
5. Flavier, J. M., & Chen, C. H. C. (1980). Induced abortion in rural villages of Cavite, the Philippines: Knowledge, attitudes, and practice. Studies in Family Planning, 11 (2), 65-71 doi.org/10.2307/1965798/
6. Gómez, L. (2016). Connecting critical race theory with second generation legal consciousness work in Obasogie’s blinded by sight. Law & Social Inquiry, 41 (4), 1069-1077.
7. Kennedy, D. (1980). Toward an historical understanding of legal consciousness: The case of classical legal thought in America, 18501940. Research in Law and Sociology, 3, 3-24.
8. Merry, S, E, (1990). Getting justice and getting even: Legal consciousness among working class Americans. The University of Chicago Press.
9. Nielsen, L. B. (2000). Situating legal consciousness: Experiences and attitudes of ordinary citizens about law and street harassment. Law & Society Review, 34 (4), 1055-1090.
10. Thomas, W. I. F. Znaniecki, The Polish peasant in Europe and America, v. 1, Camb., 1918-20, p. 21-33.
