Россия
В статье рассмотрены сущность и основные принципы постнеклассической эпистемологии. Постнеклассическая эпистемология – современный этап теории научного познания. Она возникла в последней трети XX в. как альтернатива двум предшествующим этапам и парадигмам эпистемологии: классической и неклассической эпистемологии. Развитие эпистемологии, смена ее парадигм обусловлена двумя основными факторами: качественным изменением содержания самой науки (ее онтологии и методологии) и внутренними закономерностями развития самой эпистемологии, созданием новых философских концепций и моделей научного познания. Оба эти фактора функционально связаны между собой, влияют друг на друга, но вместе с тем обладают относительной самостоятельностью.
гносеология, эпистемология классической науки, классическая эпистемология
Эпистемология является одним из разделов гносеологии, общей теории познания. Предмет эпистемологии – научное познание, его отличие от других видов познания (обыденного, художественного, философского, религиозного), научное знание и его структура, методы получения и обоснования научного знания, закономерности его развития, научная истина, ее критерии и способы легитимации. Постнеклассическая эпистемология – современный этап теории научного познания. Она возникла в последней трети XX в. как альтернатива двум предшествующим этапам и парадигмам эпистемологии: классической и неклассической эпистемологии. Развитие эпистемологии, смена ее парадигм обусловлена двумя основными факторами: качественным изменением содержания самой науки (ее онтологии и методологии) и внутренними закономерностями развития самой эпистемологии, созданием новых философских концепций и моделей научного познания. Оба эти фактора функционально связаны между собой, влияют друг на друга, но вместе с тем обладают относительной самостоятельностью. Первый фактор имеет своей причиной саму реальную науку и ее когнитивную практику, второй – профессиональную рефлексию о науке философов и методологов науки. Поэтому важно различать такие понятия как эпистемология классической науки и классическая эпистемология. Это два разных понятия. Первое понятие – эпистемология классической науки − это обозначение реальных эпистемологических оснований и проблем классической науки как первого этапа развития современной науки, возникшей в эпоху Возрождения и Новое время. Второе понятие (классическая эпистемология) – это обозначение совокупности эпистемологических теорий этого времени как продукта философской рефлексии о науке. Модели философской рефлексии о науке могут не только соответствовать реальной науке, но и опережать ее развитие, создавая образы науки будущего, или более совершенные образцы науки по сравнению с реально существующей наукой. Аналогичные различия необходимо иметь в виду и между такими парами понятий как «эпистемология неклассической науки» и «неклассическая эпистемология», а также «эпистемология постнеклассической науки» и «постнеклассическая эпистемология». Содержание первых понятий этих пар формируется путем эмпирического описания эпистемологических оснований неклассической и постнеклассической науки. Содержание вторых понятий этих пар – продукт философской рефлексии над эпистемологическими основаниями неклассической и постнеклассической науки. Ниже мы сосредоточим свое внимание только на анализе и описании содержания такого философского конструкта как постнеклассическая эпистемология и его отличии от классической эпистемологии и неклассической эпистемологии. Классическая эпистемология возникла в Новое время вместе с возникновением современной науки, отталкиваясь от нового понимания места науки в обществе, ее предназначения, целей научного познания и способов их достижения. Формирование содержания классической эпистемологии происходило на протяжении 17−19 вв. [8]. Оно происходило в условиях острого соперничества и конкуренции двух альтернативных концепций в понимании природы и специфики научного познания: эмпиризма рационализма. Сторонники эмпиризма (позитивизма) полагали, что основой, источником и критерием истинности научного знания должен быть только опыт, только данные наблюдения и эксперимента (Бэкон, Конт, Милль, Джевонс, Мах и др.). Сторонники рационализма, напротив, исходили из того, что основным источником научного знания, средством формирования содержания научных теорий как высшей формы научного знания и критерием их истинности может и должно быть только мышление, опирающееся на продуктивное воображение, критический анализ его продуктов, интеллектуальную интуицию и логику (Декарт, Лейбниц и др.) [12]. Позднее возникла и третья парадигма классической эпистемологии, представители которой пытались синтезировать достоинства эмпиризма и рационализма в рамках более сложного понимания структуры научного знания, состоящего из альтернативных, имеющих разную природу, но одинаково необходимых в науке и дополняющих друг друга видов знания (эмпирического и теоретического, аналитического и синтетического, априорного и апостериорного, интуитивного и дискурсного, исходного и выводного знания) (Галилей, Юм, Локк, Кант и др.). Все три варианта классической эпистемологии не выдержали проверки временем и реальной историей науки. Главной причиной этого стали произошедшие в конце 19 − начале 20 в. глобальные научные революции во всех областях науки: в математике (создание неевклидовых геометрий и обнаружение логических противоречий в теории множеств), в естествознании (создание неклассических теорий в физике, химии и биологии), в социальном и гуманитарном знании (значительное число альтернативных теорий в экономической науке, в политологии, истории, социологии, психологии, языкознании и др.). Возникла насущная потребность в создании новой теории научного познания, на основе принципов которой можно было бы объяснить не только возможность, но и неизбежность научных революций как вполне закономерного явления в развитии науки и научного знания. А, во-вторых, отказаться от явно противоречащего реальной науке идеала классической эпистемологии о возможности и необходимости достижения в науке абсолютно-истинного, абсолютно-доказанного и абсолютно-определенного знания.
Основными положениями новой, неклассической эпистемологии, ее концептуальным ядром стали следующие принципы: 1) признание гипотезы в качестве не только формы развития, но и основной формы существования научного знания; 2) признание того, что опыт (и основанный на нем метод индукции) в принципе не в состоянии быть методами доказательства истинности научных законов и теорий, этих необходимых структурных элементов научного знания; 3) признание вероятностного знания в науке в качестве столь же законного, как и необходимое и универсальное знание; 4) отрицание возможности и необходимости существования в науке универсального метода познания и признание методологического плюрализма в науке как вполне естественного ее состояния (признание одинаковой правомерности в науке множества средств познания в зависимости от содержания исследуемого объекта, целей познания, используемого учеными объема предпосылочного (априорного) знания. Категориальными маркерами неклассической эпистемологии стали такие характеристики науки и научного знания как плюрализм, относительность, открытость к изменениям, научные революции, опровержимость научного знания, конкуренция научных теорий и исследовательских программ, некумулятивный характер развития научного знания, многокомпонентный характер оценки и критериев истинности различных единиц научного знания [4; 11]. Основной вклад в развитие неклассической эпистемологии внесли, прежде всего, сами ученые − первопроходцы неклассической науки (Лобачевский, Риман, Гильберт, Пуанкаре, Эйнштейн, Бор, Гейзенберг и др.), а, во-вторых, представители таких философских эпистемологических концепций как логический позитивизм (Рассел, Карнап, Нагель, Рейхенбах и др.) и постпозитивизм (Поппер, Лакатос, Полани, Тулмин и др.) [8; 12]. Однако уже к концу XX в. в эпистемологии сформировалась новая, альтернативная уже неклассической эпистемологии парадигма – постнеклассическая эпистемология. Ее главным преимуществом по сравнению с неклассической эпистемологией было то, что она лучше соответствовала новому, современному этапу развития науки, ее вызовам и потребностям. Этот качественно новый этап в развитии науки получил название «постнеклассической науки». Ее главным онтологическим отличием от классической и неклассической науки стало изменение предметного содержания постнеклассической науки. Оно выразилось в смещении акцента научного исследования с познания чисто природных или социальных систем на познание социально-природных и социально-технических систем, таких как техносфера, биосфера, экосфера, ноосфера, глобальные проблемы человеческой цивилизации, закономерности функционирования и динамики сверхсложных систем, информационные технологии, сам человек как природно-социальная сущность и др.[20].
Наиболее существенный вклад в формирование постнеклассической эпистемологии внесли социология научного знания (Малкей, Гилберт и др.) [2; 14]; теория научных коммуникаций (Латур и др.) [6; 7]; анархистская методология научного познания (Фейерабенд и др.) [21]; парадигмальная теория развития научного знания (Кун и др.) [5]; радикальный конструктивизм (Матурана, Вацлавик, Глазерфельд и др.) [22]; постструктурализм и постмодернизм (Фуко, Лиотар, Делез, Бодрийяр) [1; 3]. Концептуальное ядро современной постнеклассической эпистемологии образуют следующие идеи и принципы:
1. Структурный плюрализм научного знания (система научного знания представляет собой суперсложную плюралистическую систему, состоящую из качественно различных областей, уровней, видов и единиц научного знания, разных не только по содержанию, но также по логической форме и выполняемым функциям в целостной системе научного знания) [17; 18].
2. Плюрализм методов научного познания (различные области науки, отдельные науки, разные уровни научного знания в каждой из дисциплин, разные виды научного знания существенно различаются между собой не только по содержанию, но и по методам своего получения и обоснования) [8].
3. Плюрализм научных истин (система научного знания в целом и любой отдельной науки состоит из качественно различных типов научных истин, в том числе и противоположных по содержанию (альтернативные концепции, теории и исследовательские программы) [16].
4. Плюрализм критериев истинности научного знания (в науке не существует универсального единого для всех единиц знания критерия их истинности. Для качественно различных по содержанию, форме и функциям единиц знания существуют различные критерии истинности. Общим для всех критериев истинности являются лишь два обстоятельства: 1) их многокомпонентность и 2) включение в свой состав в качестве одного из необходимых элементов консенсуальной компоненты) [14].
5. Любая научная истина имеет объект-субъектную природу и конструктивный характер [22].
6. Процесс научного познания, деятельность ученых по производству и обоснованию знания имеет в целом социальный характер [2; 6; 7].
7. Главным субъектом научного познания является дисциплинарное научное сообщество [2; 7; 9].
8. Коммуникационная составляющая процесса научного познания играет в производстве знания и его легитимации столь же важную роль, как и субъект-объектное взаимодействие ученого с познаваемым объектом. Причем последний тип взаимодействия всегда опосредован коммуникационными связями между членами конкретного научного сообщества. Эффективный научный менеджмент (эффективное управление научными исследованиями и разработками) является одним из важных факторов продуктивности научных исследований и динамики научного знания [10].
9. Научные революции – естественный и необходимый этап развития научного знания. В целом развитие научного знания имеет некумулятивный характер [5; 13].
10. Сменяющие друг друга новые фундаментальные теории не только отрицают друг друга, но и соизмеримы между собой лишь частично. Поэтому не существует чисто рационального критерия предпочтения одной из них. Выбор между ними осуществляется на основе когнитивной воли научного сообщества и научного консенсуса [15].
11. Несмотря на творческую природу научного познания на всех его уровнях, а также на фундаментальный плюрализм структуры, методов и критериев истинности научного знания, система научного познания и знания в целом является внутренне взаимосвязанной, где одни элементы влияют на другие. Поэтому лозунг анархистской концепции постнеклассической методологии науки «go anything» (П. Фейерабенд), утверждающий ценность абсолютной свободы когнитивной деятельности в науке, в целом противоречит реальной познавательной практике, абстрагируясь от социального и системного характера научного познания [21].
12. С другой стороны, столь же некорректной является такая концепция постнеклассической методологии науки как поструктурализм, представители которой абсолютизируют взаимосвязь различных элементов научного знания и, как следствие, контекстуальный характер научного знания и субъективную природу научных истин. Взаимосвязь различных элементов научного знания между собой не отменяет факта их дискретности, относительной самостоятельности и зависимости их содержания от содержания познаваемых объектов [1; 3].
13. Каждая из различных концепций постнеклассической методологии науки имеет в своем содержании определенное рациональное зерно. Синтез этих рациональных зерен является необходимым условием создания достаточно полной и адекватной современной науке постнеклассической методологии [9].
14. Все дихотомии методологии науки: теоретическое-эмпирическое, аксиомы − теоремы, априорное − апостериорное, аналитическое − синтетическое, естественно-научное – социальное, интуитивное − дискурсное, явное − неявное, текст − контекст, вероятное − достоверное, условное − безусловное и др. имеют строгое различение только в рамках определенной науки и ее методологии. Однако применительно к научному познанию в целом и его динамике все указанные дихотомии являются сугубо относительными [24].
1. Бодрийяр Ж. Фатальные стратегии. − Москва: РИПОЛ классик. 2017.
2. Малкей М. Наука и социология знания. − Москва: Прогресс. 1983.
3. Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. − Москва, 1986.
4. Клайн М. Математика. Утрата определенности. − Москва: Мир. 1984.
5. Кун Т. Структура научных революций. − Москва: Прогресс. 1975.
6. Латур Б. Дайте мне лабораторию и я переверну мир // Логос. − 2002. − № 5-6. − С. 1−32.
7. Латур Б. Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию. − Москва: Издательский дом Высшая школа экономики. 2014.
8. Лебедев С.А. Научный метод: история и теория. − Москва: Проспект. 2018.
9. Лебедев С.А. Пересборка эпистемологического // Вопросы философии. − 2015. − № 6. − С. 53−64.
10. Лебедев С.А. Курс лекций по философии науки. − Москва: Издательство МГТУ им. Н.Э. Баумана. 2014.
11. Лебедев С.А. История философии науки // Новое в психолого-педагогических исследованиях. − 2009. − № 1. − С. 5−66.
12. Лебедев С.А. Философия научного познания. Основные концепции. − Москва: Издательство Московский психолого-социальный университет. 2014.
13. Лебедев С.А. Постнеклассическая эпистемология: основные концепции // Философские науки. − 2013. − № 4. − С. 69−83.
14. Лебедев С.А. Консенсуальная природа научных истин // Известия Российской академии образования. − 2018. − № 2. − С. 5−17.
15. Лебедев С.А. Структура научной рациональности // Вопросы философии. − 2017. − № 5. − С. 66−79.
16. Лебедев С.А. Природа истины в науке // Гуманитарный вестник МГТУ. − 2017. − № 2. − С. 2.
17. Лебедев С.А. Плюрализм и единство научного знания. Часть первая// Известия Российской академии образования. − 2016. − № 3. − С. 5−23.
18. Лебедев С.А. Плюрализм и единство научного знания. Часть вторая // Известия Российской академии образования. − 2016. − № 3. − С. 23−37.
19. Лебедев С.А. Философия науки. Общий курс. − Москва: Академический проект. 2010.
20. Лебедев С.А., Коськов С.Н. Конвенции и консенсус в контексте современной философии науки // Новое в психолого-педагогических исследованиях. − 2014. − №1. − С. 7−13.
21. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. − Москва, 1986.
22. Цоколов С. Дискурс радикального конструктивизма. Munchen. 2000.
23. Lebedev S.A. Scientific truth: social issue and consensual character//European Journal of Philosophical Research. 2018. 5(1). C. 58-67.
24. Lebedev S.A. The problem of scientific method in the postnonclassical epistemology// European Journal of Philosophical Research. 2017. 4(1). C. 23-34.
