Россия
В статье анализируется новый этап в развитии методологии науки первой половины XX в.: переход от попыток построения индуктивной логики открытия к разработке индуктивной логики подтверждения научных гипотез. Этот переход был представлен двумя разными стратегиями построения индуктивной логики подтверждения: стратегией Рейхенбаха, основанной на статистической интерпретации вероятности как функции подтверждения, и стратегией Кейнса-Карнапа, основанной на логической интерпретации вероятностной функции подтверждения. Обе стратегии при своей реализации столкнулись с принципиальными трудностями логического и философского характера, которые они оказались не в состоянии преодолеть. В итоге программа построения индуктивной логики подтверждения оказалась столь же несостоятельной в методологическом отношении, сколь и программа построения индуктивной логики открытия научных законов.
индукция, подтверждение, гипотеза, научный закон, вероятность, логическая вероятность, статистическая вероятность.
В отличие от классического индуктивизма, согласно которому научное познание начинается с накопления эмпирических данных и представляет собой путь снизу вверх, путь непрерывного индуктивного восхождения по лестнице обобщений от элементарных научных истин к все более общим, современные индуктивисты считают, что процесс выдвижения научных обобщений неправомерно трактовать как процесс их логического выведения из данных опыта. Более того, и накопление эмпирических данных не рассматривается здесь в качестве необходимого начального пункта выдвижения гипотез научных законов и теорий [10].
Опираясь на идею невозможности создания логики научного открытия, логические позитивисты XX в. (Г. Рейхенбах, Р. Карнап, Р. Брейтвейт, К. Гемпель и др.) стали разрабатывать гипотетико-дедуктивную модель научного познания [7]. В рамках этой модели процесс выдвижения и открытия научных законов и теорий рассматривается как индивидуально-психологический процесс, не подчиняющийся никаким регулятивным методологическим принципам. Поскольку, утверждают логические позитивисты, чисто логическое выведение теорий из фактов невозможно, постольку все научные теории по самой своей сути являются «свободно вводимыми гипотезами». Другой важной чертой гипотетико-дедуктивной концепции научного познания является предположение о том, что выбор между соперничающими научными гипотезами подчиняется методологическому регулированию и осуществляется путем дедукции из научных гипотез и теорий эмпирических следствий и сравнения их с опытом. Тогда как, считают сторонники гипотетико-дедуктивной концепции научного познания, открытие научных законов не подчиняется логическому регулированию и в принципе представляет собой свободное творчество познающего субъекта, процесс их принятия поддается логической реконструкции, благодаря чему возможен выбор наиболее приемлемой научной гипотезы на логико-эмпирических основаниях. Так, в одной из своих последних работ Карнап писал: «Я согласен, что не может быть создана индуктивная машина, если цель машины состоит в изобретении новых теорий. Я верю, однако, что может быть построена индуктивная машина со значительно более скромной целью. Если даны некоторые наблюдения е и гипотеза h (в форме, скажем предсказания или даже множества законов), тогда я уверен, что во многих случаях путем чисто механической процедуры возможно определить логическую вероятность, или степень подтверждения h на основе е» [3, с. 77–78].
Это, составляющее сущность гипотетико-дедуктивной концепции, резкое противопоставление процесса открытия научных теорий процессу их принятия представляется нам неправомерным. Оно основано на слишком сильных допущениях, которые были продиктованы философскими установками логических позитивистов: их стремлением доказать, что наука в принципе может развиваться исключительно на эмпирической, «фактуальной» основе; отрицанием во что бы то ни стало какого-либо положительного влияния на развитие научного знания философских представлений, нежеланием видеть все разнообразие познавательных и социокультурных факторов, на основании которых ученые принимают или отвергают научные теории. Гипотетико-дедуктивная модель научного познания ошибочна как в том плане, что не принимает во внимание существование объективных, детерминирующих деятельность ученого факторов при выдвижении им теории, так и в том плане, что считает возможным принятие теоретических гипотез только на логико-эмпирических основаниях. И то и другое не соответствует реальному процессу научного познания. В нем вообще не существует резкой асимметрии между процессом открытия и процессом принятия теорий, а именно из этого исходили логические позитивисты [7; 9].
Говоря о трактовке логическими позитивистами процесса открытия научных теорий, необходимо отметить справедливость их утверждений о том, что не существует логики открытия научных теорий, что невозможно чисто логическое выведение законов и теорий из эмпирических данных. Истинность этих положений является аналитической и основана на определении понятия «вывод», принятого в современной формальной логике, а только о такой логике идет речь в данном случае.
Одна из первых попыток построить индуктивную логику как логику подтверждения теорий эмпирическими данными принадлежит Г. Рейхенбаху [21]. Все человеческое знание, считает он, имеет принципиально вероятностный характер. Черно-белая шкала оценки знания классической эпистемологией как либо истинного, либо ложного является, по его мнению, слишком сильной и методологически неоправданной идеализацией. Подавляющее большинство научных гипотез имеет некоторое промежуточное значение между истиной (1) и ложью (0). Истина и ложь представляют собой лишь два крайних значения из бесконечного числа истинностных значений высказываний в интервале (0,1).
Считая, что справедливости каждой научной гипотезе может быть приписано вполне определенное численное значение, вычисленное на основе подсчета подтверждающего ее эмпирического материала, и что это значение является вероятностью, Рейхенбах предложил два метода определения вероятности научных гипотез. Оба этих метода основаны на его частотной концепции вероятности, согласно которой все правильные вероятностные утверждения должны быть построены как утверждения о пределе относительной частоты в бесконечном ряде: р=lim m/n. При определении вероятности гипотезы первым методом относительная частота трактуется как отношение числа тех следствий научной гипотезы, которые оказались истинными при ее проверке (подтвердились наблюдением и экспериментом), к общему числу всех выведенных из этой гипотезы следствий. Например, если при проверке гипотезы каждое из выведенных из нее следствий оказалось истинным (и), то есть если мы имеем последовательность и и и и и и и и и и и..., то гипотеза должна считаться истинной в степени 1. Если же при проверке гипотезы мы имеем такую последовательность ее следствий, как илииииллллиилл ..., то вероятность научной гипотезы (по Рейхенбаху – степень ее истинности) должна считаться равной 1/2, ибо лишь каждое второе из выведенных из нее следствий оказалось истинным. При определении же вероятности гипотезы вторым методом в качестве п можно рассматривать число известных фактов определенной области явлений, а в качестве m – количество тех из них, которые логически выводятся из этой гипотезы. Например, если имеется 100 фактов из области оптических явлений, то оптическая теория Т, из которой вытекают 80 из этих фактов, должна считаться имеющей вероятность 4/5, тогда как оптическая теория Т ', из которой выводится лишь 10 фактов из рассматриваемой области, имеет вероятность, равную 1/10.
С первого взгляда предложенная Рейхенбахом вероятностно-частотная концепция подтверждения гипотез и теорий кажется вполне разумной. Однако при ближайшем критическом рассмотрении обнаруживаются ее серьезные методологические изъяны. Основной ее недостаток как раз оказывается связанным с частотной трактовкой вероятности гипотез. Дело в том, что при предельно-частотной интерпретации вероятности вероятностные утверждения не могут быть окончательно ни верифицированы, ни фальсифицированы, ибо серии наблюдений, на основе которых вычисляется частота в бесконечной последовательности испытаний, всегда могут быть рассматриваемы как флуктуации [1, с. 53–54]. В силу этого, любой гипотезе можно в принципе приписать какое угодно истинностное значение и его нельзя будет опровергнуть. Сознавая логическую необоснованность отождествления наблюдаемой частоты в конкретной и конечной серии испытаний (а только с такими последовательностями исследователь имеет дело в опыте) с вероятностью, Рейхенбах предлагает при определении вероятности опираться на следующее индуктивное правило: «Если начальная часть п элементов последовательности хi дана и результируется в частоте fn и если ничего неизвестно о вероятности второго уровня появления определенного предела р, полагай, что частота fi (i > п) будет достигать предела р внутри fn ± б, когда последовательность увеличивается» [21, p. 446]. Рейхенбах полагал, что если продолжать довольно долго пользоваться этим правилом, то оно приведет к успеху, если успех возможен. Однако такое обоснование данного индуктивного правила не выглядит достаточно убедительным и, как справедливо отвечает С. Баркер, «не дает нам какой-либо гарантии, что после конкретного числа наблюдений мы имеем право предположить, что наша оценка длительной относительной частоты будет в пределах некоторой конкретной степени точности... Я не могу ждать вечно, и я хочу знать, является ли разумным принять эту частную оценку здесь и сейчас, сделанную на основе данных, имеющих место в настоящее время» [12, p. 148]. Кроме того, поскольку с точки зрения Рейхенбаха предложенное им индуктивное правило представляет собой фактическую гипотезу, постольку оно само имеет вероятностный характер своей истинности, требующей соответствующего обоснования. Опасная ситуация логического круга с обоснованием индукции, на которую в свое время указал Д. Юм, налицо. Как справедливо отмечал К. Поппер: «Оценка гипотезы как вероятной не способна улучшить опасную логическую ситуацию индуктивной логики» [20, p. 264]. Предложение Рейхенбаха обойти эту трудность путем коррекции вероятностей одного уровня с помощью вероятностей более высокого уровня не спасает положения, ибо избавление от неопределенности на одном уровне упирается в неопределенность на другом. Мы осуждены на бесконечный регресс неопределенности, и самое главное при этом – у нас нет разумного (теоретического) основания для остановки.
Критики Рейхенбаха отмечали и другие недостатки его концепции индуктивного подтверждения научных гипотез. В частности, с точки зрения рейхенбаховской трактовки индуктивной вероятности гипотезы последняя будет считаться в высокой степени вероятной, даже если она постоянно опровергается фактами. Так, если следствия некоторой гипотезы будут опровергаться в каждом третьем случае, но при этом подтверждаться в остальных, то согласно критерию, предложенному Рейхенбахом, вероятность истинности такой гипотезы должна считаться равной 2/3. Это, конечно, явный абсурд с точки зрения реальной познавательной практики в науке, ибо там такого рода гипотезы квалифицируются не как вероятно-истинные, а как заведомо ложные. С другой стороны, если принять теорию индуктивного подтверждения Рейхенбаха, то наилучшей гипотезой (имеющей максимальную вероятность) будет вообще та, которая является простым описанием имеющихся фактов. Но это также противоречит самому смыслу научных гипотез, особенно законов науки, которые не являются простой констатацией наблюдений, а представляют собой некие схемы объяснения этих наблюдений. Перечисленные выше трудности рейхенбаховской программы по выработке индуктивных оценок степени подтверждения научных гипотез вероятностно-частотным способом слишком значительны, чтобы быть принятыми научным сообществом. Вот почему большинство современных философов науки расценивают предложенный Рейхенбахом путь как в целом бесперспективный [11].
Другой подход в разработке теории индуктивного подтверждения научных гипотез был предложен в работах Дж. Кейнса и Г. Джеффриса [13; 16]. Основу данного подхода составляла идея построить теорию подтверждения гипотез на базе не статистической, а логической вероятности. Но наиболее полное и глубокое выражение данный подход получил у одного из признанных лидеров логического позитивизма, выдающегося логика Р. Карнапа. В отличие от Рейхенбаха, у которого в силу статистической интерпретации понятия вероятности степень подтверждения гипотез фактами всегда оценивалась лишь приблизительным образом и никогда не была окончательной, Карнап выдвигает задачу получения абсолютно точных количественных оценок степени подтверждения гипотез. Ее решение он видит на пути создания такой индуктивной логики, которая была бы аналитической теорией подтверждения. «Поскольку согласно логическому эмпиризму, – отмечает Лакатос, – лишь аналитические утверждения могут быть безошибочными, Карнап принимает свою индуктивную логику как аналитическую» [18, р. 324].
В отличие от Рейхенбаха, Карнап утверждает, что в науке имеется не одно, а два различных по значению понятия вероятности: статистическое (частотное) и логическое. Именно второе, по мнению Карнапа, и должно быть использовано для построения индуктивной логики: «Под индуктивной логикой я имею в виду теорию логической вероятности» [13, р. 263]. В чем принципиальное различие подходов Рейхенбаха и Карнапа в понимании отношения подтверждения одного высказывания другими? У Рейхенбаха степень подтверждения гипотезы понималась как степень ее истинности, мера ее соответствия имеющимся опытным данным. В понимании же Карнапа степень подтверждения некоей гипотезы представляет собой чисто логическое отношение, характеризующее не степень ее истинности по отношению к имеющимся данным, а степень ее логической выводимости из этих данных. Карнап настойчиво подчеркивал аналитический логической вероятности, считая ее прямым аналогом основного отношения дедуктивной логики – логической импликации: «Я думаю, что вероятность может рассматриваться как частичная логическая импликация... Индуктивная логика, подобно дедуктивной, имеет отношение исключительно к рассматриваемым утверждениям, а не к фактам природы, С помощью логического анализа установленной гипотезы h и свидетельства е мы заключаем, что h не логически имплицируется, а, так сказать, частично имплицируется е в такой-то степени» [3, с. 76].
Теория логической вероятности, или подтверждения, совпадающая по Карнапу с индуктивной логикой, рассматривается им «как перестройка дедуктивной логики с помощью введения определения для с» [14, р. 199]. Осуществляя эту перестройку, Карнап определяет логическую (L) импликацию в терминах базисных пар, описаний состояний и их рангов. Базисная пара – это класс двух предложений, одно из которых является атомарным, а другое его отрицанием. Описание состояния – это класс, содержащий в качестве своих элементов только одно предложение из каждой базисной пары и никаких других предложений Ранг предложения i R (i) – это класс тех описаний состояний в данной области рассуждений L, в которых i содержится. Предложение i L – имплицирует предложение, если и только если R(i) является подклассом R(j).
Если ранг основания включен в ранг гипотезы, т.е. если е L-имплицирует h, тогда с (h, e)=l, где 1 по соглашению считается высшей возможной степенью подтверждения. Соответственно, если ранги е и h взаимно исключают друг друга, т.е. если е L-имплицирует не—h, тогда с (h, e) =0, где 0 по соглашению считается низшей возможной степенью подтверждения. Эти два случая, по мнению Карнапа, составляют область действия дедуктивной логики. В тех же случаях, когда ранги е и h лишь частично включают друг друга, дедуктивная логика хранит молчание. Здесь вступает в силу индуктивная логика, призванная численно определить степень пересечения рангов рассматриваемых высказываний и тем самым «степень выводимости» одного из другого. В этих целях Карнап видоизменяет понятие подтверждения, как оно до сих пор использовалось, и вводит понятия регулярной измеримой функции и регулярной функции подтверждения.
Регулярная измеримая функция m для описания состояний z в конечной области рассуждений Ln определяется двумя условиями: а) для каждого zi в Ln, . m(zi) является положительным действительным числом и б) сумма значений т для всех z в Ln равна 1.
Данное определение т – функции расширяется от таких предложений, как описания состояния, до любых предложений введением двух условий: а) для любого L – ложного предложения j m(j) =0 и б) для любого неложного предложения j m(j) = сумме значений т для z. В терминах регулярной измеримой функции т регулярная функция подтверждения с, связывающая гипотезу h и данные е, задается с некоторыми ограничениями следующим образом:
c(h, е) =m(e,h) / m (e), где m(е) ≠ 0.
Расширение понятия подтверждения от конечной до бесконечной области рассуждения достигается посредством классической теории пределов.
Стремление Карнапа построить индуктивную вероятностную логику первоначально имело вполне ясную и определенную цель: найти алгоритм, с помощью которого можно было бы градуировать научные гипотезы по степени их поддержки эмпирическими данными и тем самым решать вопрос о степени их приемлемости. Не случайно сам термин «индуктивная методология» преимущественно используется Карнапом для обозначения дисциплины применения индуктивной логики. Согласно Карнапу, тогда как непосредственным предметом «индуктивной логики» является построение теории с-функции, индуктивная методология науки имеет дело уже с вопросами применения этой функции. Карнап глубоко верил, что «количественная индуктивная логика, когда она будет полностью развита... при применении к языку физики позволит нам определить, например, какая из двух гипотез в физике более подтверждается данными множества наблюдений и, следовательно, сказать, какая из них индуктивно предпочтительней» [14, р. 69–70]. При этом необходимо отметить, что с самого начала Карнап не налагал никаких ограничений на характер гипотез, имея в виду, прежде всего, гипотезы научных законов. Когда же он пришел к выводу, что степень подтверждения универсальных высказываний (а любой научный закон является универсальным высказыванием) в построенной им системе индуктивной логики всегда равна 0, он ограничил область применения индуктивной логики вычислением логической вероятности не закона самого по себе, а лишь следующего примера закона на основе имеющихся данных. Это, как отмечали многие, было чем-то вроде возврата к миллевскому пониманию индукции как вывода от частного к частному. Карнап, однако, никогда не упускал из виду свою первоначальную идею – градуирование научных законов по степени их поддержки опытными данными. В последние годы он вновь вернулся к этой идее, считая возможным говорить о вероятности научных законов и теорий. В частности, этот поворот отчетливо виден в его последних работах «Философские основания физики» [3] и «Индуктивная логика и индуктивная интуиция» [13]. Во многом это объясняется установлением к этому времени связи между логической и субъективной концепциями вероятности: «Индуктивная вероятность связана со степенью верования, как это давно объяснил Рамсей… Но в индуктивной логике мы имеем дело не с действительными степенями веры, которые имеют люди и не с каузальными связями между ними и тому подобными факторами, а, скорее, с рациональной степенью веры» [13, р. 259].
Карнап хорошо понимал, что, для того чтобы индуктивная логика могла выполнять возложенные на нее функции, она должна быть построена для достаточно богатых формальных языков, с тем, чтобы формулировать на нем любые утверждения науки. Однако такое пожелание, как бы привлекательно оно ни было, оказалось недостижимым принципиально. Дело в том, что самому Карнапу удалось построить систему индуктивной логики лишь для весьма простых языков, содержащих только одноместные предикаты. Такие языки позволяют вычислить логическую вероятность гипотез в некоторых очень простых контекстах, таких как подбрасывание монеты, кости, вытаскивание карт из колоды, шаров из урны и т.п. Поэтому с помощью построенной Карнапом индуктивной логики нельзя было вообще что-либо утверждать о логической вероятности научных гипотез и теорий, ибо последние состоят из двуместных или более сложных предикатов (терминах, обозначающих отношения). Пытаясь построить индуктивную логику для языков, включающих арсенал понятий, используемых в реальной науке, Карнап и его сторонники столкнулись с огромными техническими трудностями логического характера и, в конце концов, пришли к убеждению, что решение этой задачи в ближайшем будущем невозможно. Более того, высказывалась даже мысль, что в полном своем объеме предложенная Карнапом программа построения индуктивной логики не реализуема вообще. Правда, отмечалась возможность ее постепенного, все более полного осуществления определенными этапами. При этом подчеркивалась необходимость построения индуктивной вероятностной логики таким образом, чтобы для более простых языков она давала такие оценки вероятности гипотезы по отношению к данным свидетельствам, которые не изменялись бы в будущем и оставались бы инвариантными по мере расширения и усложнения языка. Такое стремление было вызвано тем обстоятельством, что при карнаповском подходе одна и та же гипотеза по отношению к одним и тем же данным будет иметь в разных языках различную степень подтверждения. Таким образом, оказалось, что у Карнапа степень индуктивного подтверждения существенно зависит от выбора субъектом языка. Объективные же критерии выбора наиболее подходящего научного языка совершенно не ясны, и Карнап оставил этот вопрос полностью открытым. Американский философ А. Пап так оценил данную ситуацию: «...Утверждение о логической вероятности «с (h, e) = р» может быть правильным в языке L и неверном в языке L’, который отличается от L только одним дополнительным предикатом, вообще не встречающемся ни в h, ни в е. Следовательно, значение с определяется не только значениями ее аргументов, предложениями h и е... В этом отношении карнаповская индуктивная логика содержит, кажется, гораздо больше конвенционализма, чем дедуктивная логика» [19, р. 206]. На этом основании многие логики и философы науки отказали карнаповской теории подтверждения называться «логикой», считая, что утверждения логики должны быть истинны во всех возможных мирах и не зависеть от выбора субъектом языка. Ст. Кернер так возражал против использования Карнапом термина «логика» для теории с-функций: «Карнап несомненно прав, настаивая на том, что отношение с (h, e) не является эмпирическим, но не прав, считая, что оно является логическим, если исключить слишком широкий и, следовательно, приводящий к заблуждению смысл слова "логический" Определение с в терминах m предполагает теорию пределов и большую часть теории множеств. В том смысле, в котором логический принцип является истинным во всех возможных мирах, теория множеств не может рассматриваться как логика» [17, р. 133]. Ст. Кернер, К. Поппер и многие другие логики и философы вообще считали понятия «вероятностная логика», «индуктивная логика», «вероятностная индуктивная логика» логически противоречивыми понятиями.
Но даже если не обращать внимания на перечисленные выше внутренние трудности осуществления карнаповской программы «индуктивной логики», то и тогда возникал законный вопрос, а как и для чего возможно использование численных оценок степени индуктивного подтверждения? Ведь именно на этот вопрос должна была дать ответ философско-методологическая часть программы Карнапа. Первоначально Карнап считал, что при прочих равных условиях ученый всегда отдаст предпочтение теории, которая имеет наибольшую степень подтверждения. Но как это понимать? Следует напомнить, что в карнаповском истолковании «степень подтверждения» не означает ничего более, как степень выводимости и представляет собой чисто аналитическую оценку. Почему необходимо выбирать гипотезу, имеющую наибольшую «степень выводимости»? Совершенно очевидно при этом, что карнаповская «степень подтверждения» не может служить показателем истинности гипотезы, ибо с логической точки зрения гипотеза может иметь сколь угодно большее число подтверждаемых следствий и, тем не менее, быть ложной. И, наоборот, гипотеза может иметь малое число подтверждающего ее материала и быть истинной. Таким образом, оценка индуктивной степени подтверждения теории, даже если она могла бы быть вычислена сколь угодно точно, сама по себе никогда не смогла бы выступить ни показателем истинности теории, ни показателем ее ложности. С другой стороны, если следовать совету Карнапа и отдавать предпочтение гипотезам, обладающим наибольшей «степенью подтверждения», тогда часто придется закрывать в науку дверь новым гипотезам, ибо они всегда будут проигрывать старым в отношении числа подтверждающего их материала. Несомненно, для научной гипотезы необходимо при ее соответствии опытным данным. Отсюда, однако, не следует, что именно степень подтверждения является главным фактором, влияющим на выбор и принятие данной гипотезы. В этой связи нельзя не согласиться с остроумным замечанием Ф. Франка: «Наука похожа на детективный рассказ. Все факты подтверждают определенную гипотезу, но правильной оказывается, в конце концов, совершенно другая гипотеза» [11, с. 76].
Серьезные возражения против индуктивистской методологии Карнапа возникали также в связи с тем, что она не давала ответа на следующие два важных вопроса: что следует рассматривать в науке в качестве предмета подтверждения и что в качестве подтверждающего материала? Трудность здесь заключается, во-первых, в том, что в реальной науке ученые никогда не имеют дела с подтверждением или опровержением одной единственной гипотезы, так как выведение из любой гипотезы проверяемых следствий всегда требует использования также ряда других допущений. На это обстоятельство в свое время справедливо указывал Пьер Дюгем: «Физик никогда не может подвергнуть контролю опыта одну какую-либо гипотезу в отдельности, а всегда только целую группу гипотез» [2, с. 224].
Однако и совокупность гипотез также не является чем-то замкнутым внутри себя. Она содержит ряд предпосылок, связывающих ее с другими научными построениями и даже со всем человеческим знанием в целом. При чисто логическом подходе возникают принципиальные трудности определения четких границ предмета подтверждения. Они оказываются весьма неопределенными.
Теперь остановимся на вопросе, что должно рассматриваться в качестве материала подтверждения? В литературе по современной логике и методологии науки данная проблема получила название «парадокс Гемпеля». Суть этого парадокса может быть описана следующим образом. Пусть Н будет гипотезой универсальной формы
(для всякого х, если х есть Р, то х есть Q). Встает вопрос: какие из высказываний «а1 есть Р, но не-Q; «а2 есть не-Р, но Q»; «а3 есть не-Р и не-Q»; «а4 есть Р и Q» следует рассматривать в качестве подтверждающих гипотезу Н, а какие – нет? Оказывается, что с чисто логической точки зрения в силу
третье и четвертое высказывания в равной степени являются подтверждающими гипотезу Н. Однако кажется весьма неправдоподобным утверждать, например, что гипотеза «Все вороны черные» в равной степени подтверждается как высказыванием «а3 есть черный ворон», так и высказыванием «а4 есть не-черный не-ворон» (например, белый ботинок). Конечно, в реальной науке ученые с такого рода парадоксом не сталкиваются. Он возникает лишь в чисто логической реконструкции процесса подтверждения, элиминирующего все внелогические факторы, влияющие на отбор и оценку ученым определенной информации как материала, подтверждающего данную гипотезу.
Таким образом, попытки Рейхенбаха и Карнапа спасти индуктивистскую методологию путем замены требования индуктивного доказательства законов и теорий на требование их индуктивного подтверждения не могут быть признаны успешными. Обе они страдают целым рядом принципиальных недостатков логического и философского характера. Данное обстоятельство признано сегодня многими философами, в том числе и представителями позитивистской ориентации. Однако, желая по-прежнему оставаться на эмпиристских методологических позициях, некоторые из них альтернативу индуктивистской методологии подтверждения увидели в дедуктивистской методологии фальсификации. Наиболее ярко эта тенденция проявилась у такого видного методолога науки XX в., как К. Поппер. В отличие от логических позитивистов К. Поппер и его последователи начисто отрицали какую-либо положительную роль индукции в научном познании [9; 20]. Но это уже другая страница истории методологии науки [5; 8; 9; 10; 20].
1. Амстердамский С. Об объективных интерпретациях вероятности/ Закон, необходимость, вероятность. М., 1967.
2. Дюгем П. Физическая теория, ее цель и строение. СПб, 1910.
3. Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971.
4. Лебедев С.А. Основные парадигмы эпистемологии и философии науки//Вопросы философии. - 2011. - №1. - С. 72-82.
5. Лебедев С.А. Философия научного познания: основные концепции. М.: Московский психолого-социальный университет. 2014. - 272 с.
6. Лебедев С.А. История философии науки//Новое в психолого-педагогических исследованиях. - 2009. - №1. - С. 5-66.
7. Лебедев С.А. Критика гипотетико-дедуктивной модели научного познания//Вестник Московского университета. Серия 7: Философия. - 1982. - №5. - С. 18-28.
8. Лебедев С.А., Коськов С.Н. Конвенционалистская философия науки//Вопросы философии. - 2013. - №5. - С. 57-69.
9. Лебедев С.А., Коськов С.Н. Постпозитивизм: выход за пределы логического эмпиризма//Новое в психолого-педагогических исследованиях. - 2013. - №2. - С.7-17.
10. Лебедев С.А., Коськов С.Н. Философия и эпистемология науки: классическая и неклассическая. М.: Академический проект. 2014. - 376 с.
11. Франк Ф. Философия науки. М., 1960.
12. Barker S. Induction and Hypotheses. N.Y. 1957.
13. Carnap R. The inductive logic and inductive intuition/Lakatos I. (ed.).The Problem of Inductive Logic. Amst., 1968.
14. Carnap R. Logical foundations of probability. Chicago. 1971.
15. Jeffreys H. Theory of probability. Oxford. 1948.
16. Keynes J.M. A Treatise on probability. London. 1952.
17. Kerner St. Experience and Theory. N.Y. 1966.
18. Lakatos I. Changes in the problem of inductive logic/Lakatos I. The Problem of Inductive Logic. Amst., 1968.
19. Pap A. An introduction to the philosophy of science. N.Y.,1962.
20. Popper K. The logic of scientific discovery. London. 1972.
21. Reichenbach H. Theory of probability. Berkley. 1949.
