В последнее время в научной литературе с новым смыслом обозначился вопрос о конфессиональной обусловленности различных типов хозяйствования в мировой практике. Повышенный интерес специалистов вызывают проблемы роли и участия конфессиональных и этноконфессиональных групп в экономических процессах. Возрастает интерес не просто к истокам российской хозяйственной идеологии, а к конфессиональной и ментальной обусловленности хозяйственно-экономических приоритетов в России. На этом фоне вновь сопоставляются экономические процессы, тенденции социально-экономического развития Запада и России, вновь высказываются точки зрения о том, что Россия повторяет путь Запада, что в ней происходят схожие процессы и явления. В числе этих «горячих» вопросов и проблема особой, русской этики хозяйствования, русской «хозяйственной идеологии»: существуют ли отечественные хозяйственные принципы и конфессионально обусловленные этические составляющие в типе хозяйствования?

Звучащий сегодня как аксиома тезис о том, что русский капитализм, русский тип хозяйствования строился на старообрядческой этической основе [15, 19–21, 24, 28, 32, 33] рождает идею соотнесения старообрядчества и протестантизма (опираясь на выкладки Макса Вебера) [40–46]. Специалисты выявляют их единые корни и особый характер влияния на становление капитализма. В этом соотнесении порой появляются достаточно резкие и категоричные выводы о том, что раскол послужил тем же силам и явился основой тех же процессов, что и реформация с последующими буржуазными революциями на Западе [1, 30, 34].

В самом деле, при первом взгляде на социально-экономическое развитие России кажется очевидным, что старообрядчество, подобно протестантизму в странах Западной Европы, оказало значительное влияние на формирование капиталистических элементов в экономике. Крупные старообрядческие общины стали центрами накопления капиталов, предпринимательство развивалось в среде староверов гораздо активнее, чем в среде сторонников традиционного вероисповедания, использование наемного труда также было намного шире. В быту старообрядцы, как и пуритане, придерживались аскетизма, не выпячивали свое богатство. Русские крестьяне зачастую присоединялись к старообрядчеству по экономическим причинам. По тем же причинам присоединялись и к баптистским сектам в Германии. Факт вступления способствовал будущему деловому успеху. В России старовер мог рассчитывать на кредиты и поддержку своих богатых единоверцев. Как протестантские сообщества, так и старообрядческие являлись для своих членов финансирующими кассами.

При первом взгляде на эти факты сразу возникают аналогии, которые кажутся столь очевидными, что исследователи (за редким исключением [6, с. 198, 199]) не углубляются в коренные особенности мировоззрения протестантизма и староверия. Однако еще известный русский философ С.Н. Булгаков предостерегал, что «русский капитализм» был особенно близок со старообрядчеством [Там же], но он однозначно разводил саму возможность сопоставления пуританизма и протестантизма с «экономическими потенциями православия» вообще и старообрядчества как догматически единого с ним вероисповедания. В частности, он писал: «Отличаясь коренным образом в своем отношении к миру от пуританизма и вообще протестантизма, оно в дисциплине аскетического "послушания" и "хождения перед Богом" (так же, как и догматически не отличающееся от него старообрядчество) имеет могучие средства для воспитания личности и выработки чувства личной ответственности и долга, столь существенных для экономической деятельности, как для всех остальных видов общественного служения» [Там же]. Так, где же истина? В каких видимых точках пересечения можно проводить аналогии между хозяйственной этикой старообрядчества и протестантизма, а где прячется айсберг существенных различий?

О конфессиональной обусловленности типов хозяйствования ученые заговорили давно (У. Пети, М. Монтескье и др.). Но в целом системно, обстоятельно и концептуально проблему взаимосвязи религии и экономических приоритетов сформулировал М. Вебер в работах «Хозяйственная этика мировых религий» и «Протестантская этика и дух капитализма». К сожалению, в круг рассматриваемых Вебером конфессий не вошло как таковое православие, поэтому ряд выводов ученого применительно к православию остается как бы «повисшим» в воздухе. По Веберу, вера в надмирного Бога-творца и определенная уверенность в милости Божьей, так или иначе, определяют хозяйственную деятельность. Макс Вебер обратил внимание на то, что рациональные элементы религии, характер представлений о Боге, «картина мира», выстроенная на основании той или иной конфессиональной принадлежности, при определенных обстоятельствах формируют практическое жизненное поведение индивида [8, с. 59].

Сфере экономики, согласно М. Веберу, по своей сущности враждебна созерцательная и экстатическая религиозность, так как мистическое экстатическое переживание является специфически необыденным, уводящим от повседневности и от всякой рациональной целенаправленности [8, с. 62], поэтому экстатические и мистические религии не могли и не смогли, по мысли ученого, создать рациональные основы хозяйствования. В таком случае вряд ли возможно с подобной веберовской позиции объяснить старообрядческий экономический феномен: православие, по своей сути, мистично, и староверие, с его возведением обряда в ранг догмата, «мистизацией» этого обряда, с его напряженным чувством конца света и экстатическим ожиданием этого конца, никак нельзя назвать рациональным типом религии. Это религия, безусловно, созерцательная и экстатичная, причем экстатичная (особенно в начальной фазе своего развития) в гораздо большей степени, чем само православие. Мы не видим в старообрядчестве некой протестантской рационализации веры (несмотря на то, что ряд авторов о ней говорят и ее прямо усматривают [17]). Нет в нем и акцента на Ветхом Завете, с его рациональным мировосприятием, хотя некоторые авторы [31, с. 63] и обосновывают положение о том, что старообрядцы в отличие от традиционного православия ориентировались, скорее, на ветхозаветные идеалы хозяйствования. Мы считаем это не совсем корректным: о «честных гирях», угодных Богу, говорил еще князь Владимир в Церковном Уставе [4, с. 39, 41, 42;]. Там же, в Церковном Уставе, намечены уже четкие православные конфессионально ориентированные хозяйственные принципы в повседневной жизни: «Се же искони поручено Богом святителем и епископам их: городскиа и торговыа, всякиа мерила и спуды, извесы, ставила, от Бога како искони уставленое, митрополиту блюсти бес пакости – ни умалити, ни увеличити, за все то воздати ему слово в день суда Великого, якоже о душах человеческих» [39].

В этих позициях староверие совсем не выходит за рамки православия, напротив, строго хранит «старину», заповеданные отцами принципы жизни и хозяйствования. И остается целиком на догматической основе православия, с его иррационализмом, превалированием «горнего» над «здешним», духовного над мирским. Традиционная же православная церковь после реформы Петра I отошла от своих конфессионально органических основ, на что указывают как иконопись, так и храмовое строительство и богословское образование того периода (XVIII — н. XX в.).

Если вернуться к проблеме религиозной рациональности, здесь, скорее, видно обратное: и в старообрядчестве, и в протестантизме достаточно силен мистический элемент: оправдание верой в протестантизме и спасение по благодати в православии являются с позиции философского дискурса не чем иным, как мистическими понятиями. И там и там превалирует чистая вера, только в протестантизме она приобретает, скорее, субъективный и рассудочный характер, а в старообрядчестве – коллективный и эсхатологический. А отсюда – и определенный тип хозяйствования.

Здесь, видимо, точки пересечения можно искать как раз в мистицизме, а не в рационализме: если мировоззренческая секуляризация возникла в тех религиозных культурах, которые отчетливо выявили крен в сторону мистики (Ю.А. Бубнов, А.Ф. Замалеев) [5, 13], можно предположить, что на этой мировоззренческой парадигме вырос не просто определенный тип хозяйствования, а экономически эффективный тип хозяйствования.

Мистика устанавливает предел в богопознании, четко разграничивает тварное и божественное, духовное и материальное. Разделение божественного и тварного дает толчок для развития нерелигиозного мышления, освобождает человеческие силы для практической деятельности в повседневной жизни. Правда, подобное разделение произошло на разных догматических основаниях: в протестантизме отсутствует реальное, живое переживание Бога, переживание Царствия Небесного, там нет работы над своими страстями, так как ни дела, ни молитва, ни аскеза (кропотливая работа над собой) не имеют в лютеранстве того значения и смысла, которые они несут в православии. Сам человек для своего спасения ничего сделать не может, потому что даже вера не от него зависит, а только от Бога (в православии четко прослеживается концепция «соработничества» Бога и личности). Отсюда принципиально меняется оценка всей деятельности верующего протестанта, меняется мотивация труда: труд (и даже не труд как таковой, а профессиональная деятельность) становится ценен сам по себе, а «энергия духа», по образному выражению проф. А. Осипова [25], уводящая средневекового человека на аскезу ради достижения спасения, оказалась полностью освобожденной для профессиональной деятельности. Весь религиозный пафос Средневековья был перенесен с неба на землю – с целей духовных на жизненно-практические. А задача церкви свелась, по сути, к социальной деятельности. Постепенно Реформация и последующие за ней социально-экономические процессы на Западе привели к тому, что грань между духовной и гражданской жизнью стерлась, незаметно Запад погряз в материализме и атеизме (что в принципе произошло и с традиционным православием при отхождении его от органических особенностей после реформ Петра I: материализм и атеизм очень активно распространялись и в России в XIX столетии).

В старообрядчестве ничего подобного мы не видим. Напротив, не обмирщение, а «одухотворение» всей жизни, стирание грани между монастырем и миром – его изначальная позиция. Напряженную, интенсивную монашескую религиозную жизнь демонстрируют староверческие скиты и общины. А хозяйственные успехи русских монастырей были очевидны, особенно монастырей, основанных на Уставе и принципах хозяйствования преподобного Иосифа Волоцкого. Русский монах (и крестьянин-старообрядец) был всегда грамотнее, хозяйственнее простого крестьянина. Вероятно, здесь играла роль определенная «настроенность духа», о которой писал православный подвижник Феофан Затворник. Преподобный обратил внимание на успешность верующих в частных, ученых, гражданских, коммерческих и иных делах [36, с. 194]. Причину успешности верующего подвижник видит в особой внутренней собранности, которая возникает только в том случае, когда четко определена цель жизни, и на нее, как на ниточку, нанизываются все частные цели. «Отчего вялость, неподвижность, бесплодность дел? От внутренней безжизненности. Не осознана единая цель жизни, не поставлена она законом жизни – дела идут как пришлось...», – заключает святитель [Там же]. Видимо, в этом кроется в том числе и деловая успешность русских монахов-подвижников, которая прослеживается вплоть до наших дней. Здесь обретается некий психологический феномен, когда вера человека определяет его внутренние установки, а уже от них — действия. Однако данное направление, скорее, должно быть объектом философского и психосоциального осмысления. Нашей конкретной задачей стало сопоставление собственно самих подходов к хозяйствованию и предпринимательству у староверов и протестантов, выявление их конфессиональной основы, схожих и отличительных черт.

Оговорим здесь сразу такой момент: мы принципиально, не вдаваясь в богословские споры, не разделяем православие и старообрядчество применительно к экономике, к хозяйственным моделям с точки зрения присущей им единой догматической основы, единых источников, единых принципов. Старообрядчество практически реализовало, а в некоторых аспектах развило собственно православную хозяйственную этику. Исторически мы наблюдаем значительную разницу и в отношении к труду, и в отношении к предпринимательству среди староверов и среди православных Синодальной церкви. Но эта разница проистекает вовсе не из сущностных отличий старообрядчества и традиционного православия. Имели (и имеют) место богословские, канонические различия (которых мы не касаемся), но не сущностные. Мировоззрение и там и там оставалось православным по сути. И хозяйственная этика староверов – это развитие православной хозяйственной этики в особых исторических и социально-экономических условиях.

Элементы и черты того самого западного «духа капитализма» и определенного типа хозяйствования, выросшего на его идейной основе, называет Вебер на основании проведенного им анализа развития стран Европы и Соединенных Штатов Америки. Он говорит о том, что протестантизм стал своеобразным проводником в Западной Европе «капиталистического духа», идеал которого – кредитоспособный добропорядочный человек, долг которого рассматривать приумножение своего капитала как самоцель. Именно протестантизм и, в особенности, кальвинизм способствовали развитию столь важных для становления капитализма западного образца способности личности к концентрированному мышлению, приверженности идее «долга по отношению к труду» (само дело становится необходимым условием существования), строгой хозяйственности, трезвого самообладания и умеренности. «Идеальный тип» капиталистического предпринимателя не имеет ничего общего с чванством ни в грубом, ни в более тонком выражении. Ему чужды показная роскошь и расточительство, а также упоение властью и внешнее выражение того почета, которым он пользуется в обществе. Его образу свойственны известная аскетическая направленность, сдержанность и скромность, жесткий индивидуализм и даже отчужденность человеческой личности, явившиеся прямым следствием религиозных установок протестантизма, которые четко зафиксированы в протестантских документах. Так, в третьей главе Вестминстерского исповедания веры (1647–1648) Ж. Кальвином было сформулировано бесчеловечное, по сути, положение: «По установлению Божию, для явления славы Его, одни люди и ангелы предопределены к вечной жизни, другие предназначены к вечной смерти... Людей, предопределенных к вечной жизни, Бог, – еще прежде создания мира, – согласно Своему вечному и неизменному намерению и тайному изволению Его благой воли, избрал во Христе в вечную славу, и это исключительно по Его благодати и любви...» [10].

Доказательством избранности становилась устойчивость веры, возникшая как следствие благодати, и успех в земных делах, в предпринимательстве и накоплении. Морального осуждения заслуживает успокоенность и наслаждение богатством. Не бездействие и наслаждение, а лишь деятельность служит приумножению славы Господней. Поэтому главным грехом является бесполезная трата времени, «время – деньги», каждый потерянный час труда отнят у Бога, не отдан приумножению славы Его [9, с. 185]. Произошло освобождение частно-хозяйственной энергии внутри предприятия. Например, в Англии рациональное предпринимательство пуритан сыграло решающую роль в развитии тех отраслей, которые возникали без какой-либо поддержки государства.

Определенная профессия у протестантов становится наивысшим благом для каждого человека. Появляется само понятие «профессиональная деятельность», которая требует последовательного, методичного воспитания добродетели, испытания избранности. Избранность воплощается в добросовестном и тщательном выполнении своих профессиональных обязанностей. Не труд как таковой, а рациональная деятельность в рамках своей профессии угодна Богу. Лютер рассматривал профессиональную деятельность как покорность своей предрешенной Богом участи. Критерием полезности профессиональной деятельности часто выступает ее доходность: «Если Бог указует вам этот путь, следуя которому, вы можете без ущерба для души своей и, не вредя другим, законным способом заработать больше, чем на каком-либо ином пути, и вы отвергаете это и избираете менее доходный путь, то вы тем самым препятствуете одной из целей вашего призвания, вы отказываетесь быть управляющим Бога и принимать дары его для того, чтобы иметь возможность употребить их на благо Ему, когда Он того пожелает. Не для утех плоти и грешных радостей, но для Бога следует вам трудиться и богатеть» [9, с. 189]. Богатство порицается по причине того, что таит в себе опасность предаться лени, бездеятельности и грешным мирским наслаждениям, а стремление к богатству – в том случае, если оно вызвано надеждой на беззаботную жизнь. Но как следствие добросовестно выполненного профессионального долга, богатство морально оправдано и предписано. Протестантами обычно приводится как аргумент евангельская притча о таланте, в которой нерадивый раб был наказан за то, что «пустил в оборот» доверенную ему мину серебра. Эта притча, как известно, в православии имеет иное звучание и значение [Матф. 25:13-28]. Приобретательство через протестантскую этику освобождалось от психологического гнета традиционалистской католической этики, разрывались оковы, ограничивавшие стремление к наживе, превращая его не просто в законное, а в угодное Богу занятие.

Постулаты кальвинизма создавали также спокойную уверенность в том, что неравное распределение земных благ – дело божественного провидения, преследующего свои тайные, неизвестные человеку цели [9, с. 201]. Этот аргумент ожесточал, создавал прецедент для надменности и не способствовал формированию социальной ответственности капитала. Кальвинизм дал широким слоям повод, причину для складывания особой аристократии «святых», от века предопределенных Богом к спасению, которые противостоят остальным, от века предопределенным к погибели людям. Пропасть эта глубоко вошла в социальную и экономическую жизнь Запада. Божественная милость, дарованная избранным и «святым», требовала не снисходительности к грешнику и готовности помочь, а ненависти, презрения к «осужденным» на погибель как врагам Господним, отмеченным «клеймом вечного осуждения» [Там же, с. 141–143]. Протестантизм дал западному человеку мощный дух уверенности в своей «зажиточной» правоте, ее своеобразной легальности. 

Какой же «хозяйственный дух» вырисовывается на православной конфессиональной основе?

Следует отметить, что с точки зрения православия, православной апологетики кальвинистский догмат о предопределении ничего общего не имеет с христианством. И его вполне можно охарактеризовать как «прелесть бесовскую», что на языке православной аскетики означает самообольщение вследствие «высокоумия», чрезмерно высоких мыслей о себе, своей духовности, праведности и святости. По учению как православной, так и католической церквей все люди от века призваны к спасению, к святости. И какими путями Бог ведет человека к спасению, неведомо, но к каждому Бог через обстоятельства его жизни «стучит в сердце». Кто-то отзывается, начинает «любить Бога», соблюдать слово Божье, к тому Бог вселяется в сердце и «обитель сотворяет» [Ин. 14:23], а кто-то черствеет, не открывает своей души или протестует против Божьих определений. Здесь Бог не нарушает свободы воли человека, ибо только свободные «делатели» Ему нужны. Но дорога Богу каждая личность, каждого Он желает видеть «в чертогах брачных», только далеко не каждый человек приготовляет себя «брачными одеждами».

Что же касается социально-экономической направленности православного учения, то здесь православие часто обвиняют в отсутствии практической стороны, определенных и четких социально-экономических ориентиров. Здесь нет речи о преобразовании человеческого общества, чтобы оно стало обществом благоденствия на Земле. Мы не встречаем ни одной мысли, осуждающей эпоху рабовладения, в которой возникло само христианство. Более того, апостол Павел говорит: «Рабы, повинуйтесь господам своим по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, как Христу, не с видимою только услужливостью, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души» [Еф. Павла. 6:5-6]. Как видно, христианство вступает на путь религиозно-этического регулирования социально-экономических отношений. Апостол указывает взаимные обязанности рабов и господ, при соблюдении которых рабство из социально несправедливой системы, отрицающей личность раба, становится «одним из видов организации труда» [7]. И далее он продолжает, что борьба христиан не против социальной несправедливости как таковой, а против «начальств» и «властей», против «мироправителей тьмы», т.е. против самих основ этой социальной несправедливости. Основы эти – духовные, и борьба, следовательно, есть «меч духовный».

С позиции православия источник любой общественной несправедливости – недостаток любви в человеке, только это порождает всю человеческую неправду и в плане личном, и в плане социально-экономическом. Социально-экономические проблемы с точки зрения православия совсем не те, что понимаются традиционным человеческим сознанием. С позиции трансцендентной существует всего лишь одна социальная проблема, являющаяся в то же время личной проблемой каждого члена православной общины. Проблема эта, по существу своему, одновременно есть цель жизни во Христе. Обозначить ее можно как «стяжание любви». Отсюда и социальный идеал – идеал единства мира в любви.

Таким образом, если любовь – это цель и смысл жизни, то недостаток любви и есть единственная этическая, социальная и, как следствие, экономическая проблема. Социально-хозяйственные проблемы реальной повседневности проистекают по вине человека, и только от человека, по причине отсутствия любви – в этом православная доктрина неизменна. И на этой доктринальной основе выстраивается вся хозяйственная этика русского мира. О любви западный «дух капитализма» совсем забыл, и, как следствие, об ответственности каждого не только перед Богом, но и перед каждым – от нищего до государя. И именно отсюда проистекает тот жесткий западный «дух капитализма».

Вследствие подобной трактовки любви как социально-экономической категории богатство в православном понимании – это, прежде всего, сакральная ответственность перед Богом, а потом и социальная ответственность перед обществом за данные (а не лично заслуженные) блага. Старообрядцы утверждали, что богатство – это фактор развития общества, промышленности, науки. Поэтому с того, у кого оно в руках, Бог спросит отчет: «Кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут» [Лук. 12::48]. Богатство, по своей сути, является «рычагом предприятия» [35, с. 109]. Поэтому в жизни старообрядческих общин акцент делался не на личное накопление, а на увеличение Христовой собственности, общественного богатства. Это понятие в протестантской этике отсутствует.

Наградой делающему «вспоможения брату» служило не ощущение своей избранности и стремление к этой избранности, а нравственное удовлетворение от сознания, что человек живет «в Боге» [Там же], живет по совести. Как видно, налицо социальная ответственность бизнеса, о которой в последнее время так много говорят и пишут. Нет мистического понимания своей избранности вследствие личной успешности на почве личного накопления путем добросовестной профессиональной деятельности. А отсюда и не формировалось то удручающее отношение к бедному, тот хозяйственный эгоизм, который так показательно характеризует западную цивилизацию.

Однако при более внимательном рассмотрении протестантской этики можно увидеть, что изначально и в нее было заложено положение о том, что богатство вверено человеку как доказательство его избранности, но только для того, чтобы он сохранил и приумножил вверенное, согласно притче о таланте [9, с. 196, 197, 264]. Вроде бы, налицо такое же понимание социальной ответственности капитала, аскетизма в личном использовании, однако не следует в данном случае ставить знак равенства между протестантизмом и православной хозяйственной этикой. Старовер вел аскетичный образ жизни вовсе не из страха прогневить Бога растратой лишней копейки и лишиться своей избранности, копил он совсем не для того, чтобы доказать самому себе свою избранность. Его принципом был принцип отдачи, жертвования. Здесь упор делается не на накопительство материальных благ, а на приоритет духовных ценностей над материальными.

Следует отметить, что некоторые авторы сопоставляют Домострой с ранними работами Мартина Лютера [22, с. 158–174; 23, с. 51–58, 172], но мы не видим здесь прямых аналогий. Очевидно, что принцип накопления сакрализован и там и там, но все же это различные политэкономические схемы. Старообрядческому мировоззрению не свойственно понимание богатства как особого Божьего благословления, что мы видим в протестантизме. Богатство ради богатства – неприемлемый принцип в старообрядческой этике накопления.

Перейдем к рассмотрению вопроса схожести протестантского понимания профессиональной деятельности и старообрядческого отношения к труду и предпринимательству. Здесь ряд отечественных исследователей (например, В.В. Керов) считает, что и старообрядческое предпринимательство двигалось к протестантскому пониманию дела и интенсивной профессиональной деятельности на основе этого понимания [16–18].

Однако старообрядчество развивало, на наш взгляд, отечественное понятие «дела», которое присуще отечественной школе социально-экономической мысли и впервые концептуализируется еще в Домострое (гл. 19). Любое дело – рукоделие, приготовление пищи, физический труд – это и есть труд, требующий мастерства, и совершать его необходимо с любовью и молитвенным благословением [11]. Священное отношение к труду находится в русле всей древнерусской православной традиции. Феодосий Печерский – основатель русского монашества – призывал «неленостно» трудиться [12]. Владимир Мономах и Кирилл Белозерский ставили труд краеугольным камнем человеческой жизни [27, с. 34–38]. Смысл же труда – в творческом раскрытии человека. Труд – не тяжкая и суровая обязанность с точки зрения православной экзегезы, а дар сотворчества с Богом: человеку изначально дано стать сотворцом и соработником Бога. Создав райский сад, Бог поселяет человека в нем, чтобы возделывать этот сад и хранить [Быт. 2:15]. Однако после грехопадения человека характер труда меняется, творческая составляющая труда ослабляется и он становится способом добывания средств к жизни [26]. Но смысл и суть труда, его существенное понимание остаются в соотнесении человеческого труда с Божественным творчеством. Поэтому усердный и постоянный труд является необходимым средством спасения, путем к сотворчеству с Богом. 

Старообрядцы сакрализованное церковью и православными подвижниками отношение к труду сделали главным принципом. В Уставе выговцев значился «непрестанный труд» как главная составляющая действительности, как основание жизни и деятельности старообрядца [2, с. 177, 178].

Если обратить внимание на нынешние православные монастыри, познакомиться с их опытом работы, сопоставить стили хозяйствования современных монастырей и первых старообрядческих сообществ, а также старообрядческие монастырские уставы и современные монастырские уставы РПЦ, то становятся очевидными единые корни и принципы работы. В любом монастыре невозможно праздное проведение времени, монах обязан с утра до захода солнца «трудиться о Господе», что делали и староверы. Внимание акцентируется на молитве, а не на самом труде: труд сопряжен с молитвой – одновременно душа как бы пребывает с Богом и в Боге, а материальное – с физическим, в труде «Богу – Богово, кесарю – кесарево». Разделение в единстве – так можно, пожалуй, охарактеризировать разграничение материального и духовного в православной трудовой практике. Труд не может быть богоугодным, если направлен на служение эгоистическим интересам личности или человеческих обществ, а также для доказательства своей избранности. Жизнь в старообрядческих скитах и монастырях организовывалась для соединения всех в единое тело Церкви. Принцип извлечения экономической выгоды из природных и человеческих ресурсов был неприемлем. То есть материальная выгода объявляется необходимой, но не безусловной, считается вторичной. Первичны личность и единство личностей в будущем Царстве. Экономика служит средством. Поэтому и личный труд не может являться товаром, подлежащим рыночному обмену. В дальнейшем подобное отношение к труду мы видим уже в среде предпринимателей-староверов.

Как видно, положение о труде как сотворчестве Богу и протестантский догмат о труде как определенной рациональной деятельности в рамках своей профессии отличны по существу, а выстраиваемые на их основаниях определенные хозяйственно-этические схемы не сводимы.

Таким образом, если в протестантской и старообрядческой хозяйственной этике и есть сходство, выражающееся в определенной экономической успешности на конфессиональной основе, но эти схожие черты не существенны, это сходство – лишь в некоторых явлениях.

Религиозно-этические основы хозяйствования протестантов и староверов несводимы и практически несоотносимы, так как постулаты, на которых строится протестантская бизнес-этика, с точки зрения древнерусских православных традиций неприемлемы. Староверами были развиты, расширены и практически реализованы православные этические хозяйственные принципы, не имеющие отношения к протестантизму в принципе.

Из изложенного выше можно сделать вывод: хозяйственное учение православия, развитое старообрядческими общинами в XVIII – начале XX века, несет иные морально-нравственные ориентиры для экономической модернизации России, нежели протестантская этика Запада. 

Эти основы более понятны на ментальном уровне, они ориентируют на нравственную, социально-гуманную экономику, характерные черты которой можно структурировать следующим образом:

1. Социальная ответственность перед обществом за те блага, которые приобретаются благодаря честному труду.
2. Богатство не является личной собственностью владельца, а дается ему в пользование не только для личных нужд, а для развития с его помощью общества, промышленности, науки.
3. Отсутствие хозяйственного эгоизма, пренебрежения к бедным.
4. Смысл труда – в творческом раскрытии человека, труд не может быть направлен на служение эгоистическим интересам личности, а также не может быть экономическим рычагом рынка.

1. Андреев А.Н. Западноевропейские вероисповедания и русские старообрядцы в XVIII в. [Текст] / А.Н. Андреев // Вопросы истории. - 2010. - № 5. - С. 98-109.

2. Барсов Е.В. Семен Денисов Вторушин - предводитель русского раскола XVIII в. (Материалы для истории русского раскола) [Текст] / Е.В. Барсов // Труды Киевской Духовной Академии. - 1866. - № 2. - С. 177, 178.

3. Бацер М.И. Реформационные тенденции в русском старообрядчестве XVII-XVIII вв. [Текст] / М.И. Бацер // Старообрядчество. История, культура, современность. Материалы междунар. науч. конф. - Т. 2. - М., 2005. - С. 36.

4. Белоруссия в эпоху феодализма [Текст]: сборник документов и материалов. - В 3-х т.; редкол.: А.П. Азаров, А.М. Карпачев, Е.И. Карнейчик; сост.: З.Ю. Копыльский и др. // Ин-т истории АН БССР, Арх. упр. МВД БССР. - Минск: Академия наук БССР, 1959. - Т. 1; С древнейших времен до середины XVII века. - Минск: Академия наук БССР, 1959.

5. Бубнов Ю.А. Метафизика русского Просвещения [Текст] / Ю.А. Бубнов. - Воронеж: ВГУ, 2003.

6. Булгаков С. Два града. Исследования о природе общественных идеалов [Текст] / С. Булгаков. - М., 1911.

7. Булгаков С.Н. История экономической мысли. Основные мотивы философии хозяйства в платонизме и раннем христианстве. Понимание в христианстве вопроса о собственности [Текст] / С.Н. Булгаков // Исупов К., Савкин И. Русская философия собственности (XVII-XX вв.). - СПб.: СП «Ганза», 1993.

8. Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий [Текст]: пер. с нем. / М. Вебер // Избранное. Образ общества. - М.: Юрист, 1994.

9. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма [Текст]: пер. с англ. / М. Вебер; сост., общ. ред. и послесл. Ю.Н. Давыдова; предисл. П.П. Гайденко // Избр. произведения. - М.: Прогресс, 1990 (Социологическая мысль Запада).

10. Вестминстерское исповедание веры [Текст] под ред. Владимира Лоцманова. Первое издание, 1995 // Reformation Christian Ministries. Geoffrey W. Donnan.

11. Домострой [Текст]. - СПб.: Наука, 1994. (Серия «Литературные памятники»).

12. Житие Феодосия Печерского [Текст] // Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси) / Сер. «Библиотека всемирной литературы»; подготовка текста «Жития...» и прим. О.В. Творогова. - М.: Худож. лит., 1969. - С. 92-145, 707-709 (прим.)

13. Замалеев А.Ф. Восточнославянские мыслители: Эпоха Средневековья [Текст] / А.Ф. Замалеев. - СПб., 1998.

14. Зарубина Н.Н. Без протестантской этики: проблема социокультурной легитимизации предпринимательства в модернизирующихся обществах [Текст] / Н.Н. Зарубина // Вопросы философии. - 2001. - № 10; Этика служения в российской хозяйственной культуре: светские и духовные предпосылки [Текст] / Н.Н. Зарубина // Христианские начала экономической этики. - М., 2001; Этика предпринимательства в русской культуре [Текст] / Н.Н. Зарубина // Отечественные записки. - 2002. - № 4-5; Российский предприниматель в художественной литературе XIX - начала XX века [Текст] / Н.Н. Зарубина // Общественные науки и современность. - 2003. - № 1; Этика служения и этика ответственности в культуре русского предпринимательства [Текст] / Н.Н. Зарубина // Общественные науки и современность. - 2004. - № 1.

15. Катунский А.Е. Старообрядчество [Текст] / А.Е. Катунский. - М., 1972.

16. Керов В.В. Конфессионально-этические факторы старообрядческого предпринимательства в России в конце XVII-XIX вв. [Текст]: дис....д-ра ист. наук / В.В. Керов. - М., 2004.

17. Керов В.В. Новый строй личности и новый тип религиозности в старообрядчестве [Текст] / В.В. Керов // Липоване: история и культура русских-старообрядцев. - Вып. 2. - Одесса, 2005.

18. Керов В.В. Се человек и дело его... Конфессионально-этические факторы старообрядческого предпринимательства [Текст] / В.В. Керов. - М., 2004.

19. Клибанов А.И. Религиозное сектантство в прошлом и настоящем [Текст] / А.И. Клибанов. - М., 1973.

20. Любомиров П.Г. Выговское общежительство [Текст] / П.Г. Любомиров. - М. - Саратов, 1924.

21. Миловидов В.Ф. Старообрядчество в прошлом и настоящем [Текст] / В.Ф. Миловидов. - М., 1969.

22. Найденова Л.П. «Домострой» и «путь ко спасению» [Текст] / Л.П. Найденова // Россия, XXI век. - 1995. - № 3-4. -С. 158-174.

23. Найденова Л.П. Идеал праведной жизни у российского горожанина XVI в. (по материалам Домостроя) [Текст] / Л.П. Найденова // Мировосприятие и самосознание российского общества (XI-XX вв.). - М., 1994.

24. Никольский Н.М. История русской церкви [Текст] / Н.М. Никольский. - М., 1983.

25. Осипов А.И. Путь разума в поисках истины [Текст] / А.И. Осипов. -5 изд. - М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2004.

26. Основы социальной концепции Русской Православной Церкви [Текст]. - М., 2001.

27. Поучения Владимира Мономаха [Текст] // Библиотека литературы Древней Руси. РАН. ИРЛИ; под ред. Д.С. Лихачева, Л.А. Дмитриева, А.А. Алексеева, Н.В. Понырко. - СПб.: Наука, 1997. - Т. 1: XI-XII века.

28. Преображенский А.А. Русское купечество XVII в.: социальный облик, самосознание [Текст] / А.А. Преображенский // Купечество в России. XV - середина XIX века. - М., 1997.

29. Расков Д.Е. Старообрядческое предпринимательство в экономике России в конце XVIII-XIX вв. Неоинституциональный подход [Текст]: дис.... канд. экон. наук / Д.Е. Расков. - СПб., 2000.

30. Расков Д.Е. Экономические институты старообрядчества [Текст] / Д.Е. Расков. - СПб., 2012.

31. Расков Д.Е. Хозяйственная жизнь русского старообрядчества: новаторство в рамках традиций [Текст] / Д.Е. Расков // Вестник СПбГУ. - Сер. 5. - 1999. - Вып. 3 (№ 19). - С. 63.

32. Рустик О. Старообрядческое Преображенское кладбище (как накапливались капиталы в Москве) [Текст] / О. Рустик // Борьба классов. - 1934. - № 7-8. - С. 70-79.

33. Рындзюнский П.Г. Старообрядческая организация в условиях развития промышленного капитализма (на примере истории московской общины федосеевцев в 40-х годах XIX в. [Текст] / П.Г. Рыдзюнский // Вопросы религии и атеизма. - М., 1950. - С. 188-248.

34. Соболевская А. Духовные истоки российского предпринимательства // Вопросы экономики. - 1993. - № 8. - С. 90.

35. Терентьев П.Н. Материалы к истории Прохоровской Трехгорной мануфактуры. Годы 1799-1915 [Текст] / П.Н. Терентьев. - М., 1915.

36. Феофан Затворник. Избери цель и посвяти ей жизнь [Текст] / Феофан Затворник // Год со святителем Феофаном Затворником. - М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2009.

37. Устав преподобного Кирилла Белозерского чудотворца [Текст] // Древнерусские иноческие уставы; сост. Т.В. Суздальцева. - М.: Северный паломник, 2001. - С. 34-38.

38. Хохлова Т.А. Старообрядчество и развитие рыночного уклада в России XVIII-XIX вв. [Текст]: дис....канд. экон. наук / Т.А. Хохлова. - М., 1997.

39. Церковный Устав князя Владимира [Текст] // Владимирский-Буданов М. Хрестоматия по истории русского права. - Вып. 1. - Киев, 1885. - С. 212-215.

40. Blackwell, W.L. The Old Believers and the Rise of Private Industrial Enterprise in Early Nineteenth Century Moscow [Text] / W.L. Blackwell // Slavic Review. - 1965. - Vol. XIV. - No. 3.

41. Blackwell, W.L. The Beginnings of Russian Industrialisation, 1800-1860 [Text] / W.L. Blackwell. - Princeton, 1968.

42. Crummey, R. The Old Believers and the World of Antichrist [Text] / R. Crummey. - Madison, 1970.

43. Crummey, R. Interpreting the Fate of Old Believer Communities in the 18 and 19 Centuries [Text] / R. Crummey // Seeking Gold. The Recovery of Religious Identity in Orthodox Russia, Ukraine and Georgia. DeKalb., 1993.

44. Gerschenkron, A. Economic backwardness in historical perspective [Text] / A. Gerschenkron. - N.Y., 1962.

45. Gerschenkron, A. Europe in Russian Mirror [Text] / A. Gerschenkron. - Cambridge, 1970.

46. Hingly, R. The Russian Mind [Text] / R. Hingly. - L.-Sidney-Toronto, 1978; и др.