В Российской Федерации на  август 2018 г было зарегистрировано  порядка 30660 зарегистрированных религиозных объединений[1] .В  связи со сложившейся практикой   правоприменения после  принятия  «Закона  Яровой»[2] [3], в результате  чего  пункт  1  статьи 3   Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» от 26.09.1997 N 125-ФЗ[4] стал трактоваться не  как  диспозитивная  норма, а  императивное  требование обязательной  государственной регистрации  всех  форм  коллективной  реализации  свободы  вероисповедания, что явилось новой  вехой в  развитии государственно-конфессиональных отношений в  России. Количество  «не зарегистрированных» религиозных  групп, возможно представляет собой аналогичную картину. В  так  называемой  «правовой  тени» находится  также большое  количество религиозных  групп, чья  мотивация к государственной регистрации после  внесения  изменений в профильный  закон  в 2016 г никак  не  увеличилась. Эти цифры и роль  религиозных  объединений в  жизни российского государства, как  важных институтов  гражданского  общества[5] [6] [7],  говорят о том, что указанная в  названии статьи тема  является  необычайно актуальной, особенно в условиях неослабеваемых вызовов и угроз национальной безопасности.

Конституция Российская Федерация в статье 14 устанавливает светский характер государства[8].Согласно статьи 13  «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной…»[9]. Согласно статьи  28 Конституции Российской  Федерации: «Каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними»[10].

Реализацию данных конституционных  положений на практике  во многом  должна  определять оформленная концепция государственно-конфессиональных отношений, который  на  сегодняшний  день в  качестве нормативного документа не  существует.

О понятии концепции государственно-конфессиональных отношений  мы  узнаем из  Указа Президента Российской Федерации от 19 декабря 2012 г. N 1666 «О Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года»[11] ,  Постановления Правительства РФ от 29 декабря 2016 г. N 1532 «Об утверждении государственной программы Российской Федерации «Реализация государственной национальной политики»[12] дается  смысловое  наполнение  понятия  государственно-конфессиональных отношений,  где говорится  о приоритетных планах совершенствования законодательства Российской Федерации в части, касающейся регулирования вопросов, связанных с созданием условий для укрепления государственного единства, формирования общероссийского гражданского самосознания, этнокультурного развития народов России, гармонизации межнациональных (межэтнических) отношений, развития межнационального (межэтнического) и межрелигиозного диалога и предупреждения конфликтов.

У  истоков философско-правового разделения роли государства  и религиозных  объединений в  рамках общих  идей, доминирующийх в  западно-европейской  иудео-христианской  цивилизации, пожалуй справедливо считать Августина  Блаженного, в одном из фундаментальных произведений которого на эту  тему  «О граде Божьем»  выделяется два института общественной  жизни «Град Божий» (религиозное  объединение) и «Град земной» (государство). Представители «Града земного»– власти государства. Граждане «Града Божьего» - «странники и пришельцы» (верующие), «ищущие горнего», так  как основатель «Града Земного»  - Каин, чья цель - временное  бытие, а  «Град Божий»  дает истинный смысл человеческого бытия. Согласно логике Августинуа, смысл существования государства заключается в служении Церкви. Христианское государство – это образец «Града земного», а само  такое государство является идеалом. При этом  статус  человека  и гражданина в  таком правильном государстве определяется  как  бы  «двойным гражданством»: с  одной  стороны лицо – имеет обязанности по отношению к  земному  государству, к  чему  его в том  числе  обязывает  сакральный  текст  его  религии, но с  другой  стороны,  он - «гражданин неба», и последнее  имеет  преимущественное  значение в  случае  конфликта  интересов. Здесь  мы  видим основания, из которых  вырастет  понятие «автономии  религиозных  объединений».

Эпоха Возрождения и последовавшей  за  ней  Реформации ознаменовали собой  время формирования антисхоластического типа мышления, в  области правового регулирования, высекая  статую светского права из глыбы   lex canonica,  решительно отделив  церковь от государства и заложив  основы будущей  автономии религиозных объединений от светского государства.

Ж.П.Марат, находившийся  под идейно-политическим влиянием Ж.Ж.Руссо и Ш.Монтескье, источником права, как  известно, усматривал потребности человека, базовыми  из  которых он полагал личную свободу, или автономию и безопасность, о чем он в  частности писал в «Проекте Декларации прав человека и гражданина с последующим планом справедливой, мудрой и свободной Конституции» (1789 г.)[13].

В основе французской Конституции 1791[14] года и предшествующей  ей «Декларации прав человека и гражданина» лежала концепция равноправия и свобод: свобода личности, свобода слова и свобода убеждений, из которых важнейшими. Первая  французская  Конституция  была в этой  связи безусловно актом антисакральным , преодолевающим довлеющее  над всеми сферами европейской  жизни lex  canonica. И она заложила фундамент  светского  государства, поставив точку в  споре  между  «двумя  градами», определив место  и сферы ответственности и интересов  каждого.

Можно утверждать,  что  в  европейской истории произошла  эволюция от формулы государственно-конфессиональных отношений «чья  власть - того и вера» к идеалу светскому государству, которое отнюдь не означает государство антиклерикальное, каким был например  СССР, провозглашавший  одной  из  целей  государственной  политики в  сфере  религии - полное ее искоренение. Светское, мыслится  большинством правоведов  прежде  всего  удаленное  от  религии и не ассоциирующее  себя  с ним в  организационном и идеологическом  плане[15].

В России, принявшей византийскую  модель  государственно-конфессиональных отношений, долгое  время господствовало отождествление церкви и государства. Принцип «симфонии властей», приписываемый Юстиниану I[16],  заключался в стремлении создания идеальных отношений -гармонии  между светской и духовной  властями и синергии между  ними. Разумеется «идеальных» отношений  между  государством  и церковью в Российской  Империи никогда  не  было, а  сама  «симфонии царства и священства»[17] мыслилась скорее  как  идеал,  к  которому необходимо  стремиться, о чем в частности  в 2005 году говорил Патриарх Московский  и всея  Руси, высказываясь по  вопросу  модели  государственно-конфессиональных отношений[18].

На  протяжении длительного периода Церковь в  России легитимизировала, с позиции ее канонических предписаний, действия  государственной власти[19] [20], взамен получая государственную административную поддержку. Например,  по Уставу князя Владимира Святославовича о десятинах, судах и людях церковных[21] Церковь получала десятую часть доходов казны. Семейно-брачные отношения, определение вопросов вероучебных и нравственных закреплялось за  церковными судами.   Духовенство, монашество и служащие  при  церкви и на  ее землях  полностью подпадали под церковную юрисдикцию.

Влияние Церкви стало ослабевать после  проигранного противостояния между  Иоанном Грозным  и митрополитом Филиппом (Колычевым).  Однако концепция «Москва– третий Рим» требовала легитимизации царской власти со стороны патриарха. И компромисс был достигнут, была  найдена определенная  форма  автономии. Русский патриарх избирался собором русского духовенства, но его кандидатура подлежала утверждению со стороны царя[22].

С усилением абсолютной монархии и появлением «третьего сословия» –

привилегии церкви упразднялись: прежде  всего в  принятии решений по вопросам землевладения в  соответствии с  Соборным уложением 1649 г.[23], а  также утратой некоторых судебных привилегий в  силу создания Монастырского приказа 1650 г[24].

Патриарх Никон, избранный  в 1652 г попытался  изменить сложившееся  положение, поставив  царскую власть в  зависимость от патриаршей, но   потерпел поражение в борьбе с царем Алексеем Михайловичем.

Петр I упразднил патриаршество в 1703 г. , что означало завершение периода «симфонии властей» как  модели государственно-конфессиональных отношений в  России. В 1721 г. Был издан «Духовные регламент», согласно которому патриарх упразднялся, а  его функции переходили  к «Духовной коллегии» , а  в дальнейшем - «Святейшему Управляющему Синоду»[25]. Главным лицом  Церкви стал Секретарь Синода – обер-прокурор, который  фактически  являлся государственным  чиновником по делам  религии. Иерархия  Церкви зависела  от назначений непосредственно  императором по представлению обер-прокурора Синода. Духовные лица приравнивались к светским чинам, предусмотренным «Табелью о рангах»[26] [27], введенной  Петром    I. В церкви на всех ее уровнях  было ликвидировано самоуправление и фактически упразднена  автономия.

Издание  указа «Об укреплении начал веротерпимости» от 17 апреля 1905 г. с  одной  стороны провозглашало не  виданную до селе в  России свободу совести, но не  уточнял  механизм реализации  свободы  вероисповедания, а  также не  провозглашал новую  модель государственно-конфессиональных отношений. Россия  не  стала  светским государством,  так  как не  произошло самое  важное  событие, определяющее характер светского государства – отделение  церкви от государства. Именно поэтому  в 1917 г. в представлении народных масс церковь и государство ассоциировались  как  единое  целое, что  привело к росту  антиклерикальных  настроений, массовому  «расцерковлению» и репрессиям  по отношению к  духовенству.

Формально, только Советская  власть одним из первых  своих  декретов, изданным в январе 1918 г формально провозгласила отделении церкви от государства и школы от церкви [28].  В параграфе 28 Постановления № 685 от 30 августа 1918 года  Народного Комиссариата Юстиции «О порядке проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» (Инструкция)» содержится норма о  воспрещении «делать в паспортах и прочих официальных удостоверяющих личность документах какие-либо отметки, указывающие на принадлежность граждан к тому или иному вероисповеданию, воспрещении кому бы то ни было отмечать в паспортах о совершении каких-либо религиозных обрядов (крещения, конфирмации, обрезания, брака и погребения и т. д.)»[29]. Однако, главная цель данной  нормы, в контексте  антирелигиозного законодательства, состояла скорее в исключении из функции религиозных организаций  регистрации   актов  гражданского состояния, а не в защите интересов религиозных объединений в  обретении последними автономии в  рамках  светского государства[30].

Постановленим ВЦИК «О религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 г. уже отменялись все права религиозных объединений как юридических лиц. Религиозные объединения и входящие  в их  состав  физические  лица подлежали  обязательной  государственной  регистрации. Государственно-конфессиональные  отношения  данного периоду  можно охарактеризовать  усилившимся до тотального контроля государства  над  религиозной  сферой.

Советское государство советской  России по сути  не  было светским, а  скорее  антиклерикальным и атеистическим.

В после сталинский период советское государство  также не рассматривало норму  об отделении церкви от государства, как обязывающую его к не вмешательству в  дела  религии. Идеологической комиссией ЦК КПСС принимались планы антирелигиозной борьбы и мероприятий по укреплению атеистического воспитания населения, которые предусматривали контроль со стороны исполнительных комитетов и уполномоченных по делам религии за  выборами в исполнительные органы религиозных организаций и проведением таинств и обрядов, включая сбор информации об участвующих в них гражданах[31].  В Циркулярном письме Совета по делам Православной Церкви 1964 г предписывалось создание специальных комиссий, в обязанности которых входили в том числе сбор и анализ данных о посещаемости верующими молитвенных собраний и исполнении религиозные обрядов[32] [33].

Фактически до конца периода  «Перестройки» государственно-конфессиональная  политика носила  настороженный и сдержанно-агрессивный  характер  по отношению  ко всем религиозным объединениям и к  религии в целом. Ее принципы разрабатывались кулуарно  в специальном отделе ЦК КПСС, отвечавшем  за  идеологию.  Существовал серьезный  разрыв  между действующим  законодательством и практикой  правоприменения,  которая  зависела в  большей  степени от идеологических  инструкций, распространяемых  из  ЦК КПСС по всем регионам и уголкам страны.

Принятый в октябре 1990 г. Закон СССР «О свободе совести и религиозных организациях» и РСФСР «О свободе вероисповеданий» был важной  вехой  в  формировании правовых оснований деятельности религиозных объединений, основанием для  превращения  их в  институты  гражданского общества. Ранее, в марте 1990 г. был избран новый состав Верховного Совета РСФСР, который инициировал создание «Комитета по вопросам свободы совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности», в результате деятельности которого произошло упразднение в системе КГБ Управления «3» (идеологические диверсии), в составе которого находился 4-й («церковный») отдел, а также Совета по делам религий при СМ РСФСР и аппаратов уполномоченных по делам верующих в регионах[34].

Период с  принятия Конституции  Российской  Федерации 1993  г[35] и профильного Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» от 26.09.1997 N 125-ФЗ [36]  можно назвать этапом аккуратного построения новой  концепции государственно-конфессиональных  отношений, учитывающий  все  многообразие и многоконфессиональную  палитру России. Важную  роль в выстраивании межконфессионального диалога этого периода играли: Комитета Государственной Думы Российской Федерации по делам общественных объединений и религиозных организаций, Общественная  палата  Российской  Федерации.

С лета 2016 г, когда  был  принят так  называемый  «Закона Яровой»[37] [38] , и внесены дополнения в Федеральный закон от 26 сентября 1997 года № 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях»[39] начался  новый  этап развития  отношений  между  государством  и религиозными объединениями в  России, в котором обнаружилась тенденция к  усилению  государственного контроля за деятельности последних, ограничению свободы  вероисповедания, ограничению и сворачиванию автономии религиозных  объединений, что нивелирует возможности их полноценного функционирования  как  институтов гражданского общества.

Классификация  типов  государственно-конфессиональных отношений[40]  является дискуссионной  в  науке  права, равно  как правовое  регулирование данной  области является наиболее  проблематичным как  для  законодателя,  который  должен  учитывать все  последствия принятия не  взвешенных  инициатив, чтобы  не  стать в  данной  тонкой  сфере  подобно тому  «слону в  посудной  лавке» (как  это  произошло  с  «Законом  Яровой), а  также  правоприменителя, который, с  одной  стороны  должен  показывать  статистику успешного  применения  закона, а  с  другой, зачастую  не понимает как  этот закон  применять, что  осложняется   слабым пониманием  специфики функционирования  религиозных объединений.

Определяющим в построении государственно-конфессиональных отношениях  светского государства, на  наш взгляд, должно быть признание за религиозными  объединениями важной  роли институтов  гражданского общества. Ассоциирование государства с  традиционной,  или  какой  либо иной религией, в  условиях демократии противоречит самим  идеям светскости  и весьма  не  полезно  для  религиозных  объединений, делая  одних фаворитами, а  других изгоями. Протекционизм  светского государства[41]  над  какой-либо религиозной  группой противоречит является в  этом  смысле неким элементом рудиментарного мышления, как об этом справедливо  писал  Ж.Маритен, « [государства[42]]все еще путаются в пережитках прошлого и не знают точно, что же им делать с церковью, потому что они все еще не поняли, что не они, а политическое общество[43], является впредь действующим лицом, с которым лицом к лицу встречается церковь»[44].

Однако, не  все  согласны с  такой  позицией. Так, например, Е. Венизелос полагает, что унификация в  отношениях с  различными конфессиями не приемлема  и у традиционных для  государства[45] религиозных  объединений должны  быть особый  статус: «вопрос об отношениях между греческим государством и православной церковью не может быть рассмотрен по теоретическим схемам и типологиям, созданным для толкования правовых отношений между государством и Римско-католической церковью, либо между государством и различными протестантскими конфессиями в других европейских странах».[46]

Как справедливо отмечает в  этой  связи С.О.Шаляпин[47] [48]: «в вопросе правовой институционализации моделей государственно-конфессиональных отношений европейские государства оказываются в непростом положении: с одной стороны, постулируется многообразие и уникальность подобных моделей, с другой — все отчетливее видятся перспективы унификации этих моделей на базе неких универсальных наднациональных стандартов, не учитывающих специфики исторически сложившихся в каждой стране форм отношений государства и конфессий»[49]. И с  вышеприведенным тезисом  трудно не согласиться, однако  наднациональные  стандарты, на  наш взгляд,  все  же  имеют место  быть в  силу провозглашенного в конституциях подавляющего большинства демократических стран  светского характера  государства.

Одним  из центральных конституционных положений светского  демократического  государства  являются гражданские свободы и права, где  свобода  совести и вероисповедания  в  свою очередь занимают одно из центральных мест. Религиозные объединения  как  инструмент реализации  свободы  вероисповедания таким образом должен мыслиться  в  светском  государстве  как институт гражданского общества, а  не институт государства  для  достижения целей  например  мобилизационного проекта, в  условиях которого перманентно  находится  Россия как минимум  последние  300  лет.

С другой  стороны, может возникнуть ситуация, когда при доминировании в  обществе определенной  конфессии, последняя, а  не  государство, будут инициатором формирования  отношений с государственной властью. И тогда  правильнее  будет говорить уже не о конфессионально-государственных отношениях. Европейская история  знает такие  на  примере  папского Рима. Сегодня, в  качестве  примера  может служить пожалуй Исламская  республика  Иран. В таких условиях «все государственно-правовое устройство страны строится на религиозных основах»[50]. О светском  характере  государства в  данном  случае не приходится  говорить.

Светское  государство не может эффективно  решать свои задачи без эффективно функционирующих институтов  гражданского общества, важнейшими  из  которых  являются  религиозные  объединения. Задача светского государства лежит в создании правовых условия для развития гражданского общества, частью  чего является взвешенное  законодательство в  области  религии и оформленная  государственно-конфессиональная  политика. Президент Российской Федерации В.В.Путин на протяжении длительного периода  в  посланиях  Федеральному собранию настойчиво подчеркивает важность построения  в  России гражданского общества, для  возникновения  и функционирования  которого светское  государства должно  встраивать мудрую национальную, религиозную и культурную  политику.

Еще Ф.Руффини  выдвинул порядка  100 лет назад достаточно  простую типология классификации государственно-конфессиональных отношений, согласно которой все государства делятся на светские и имеющие «государственную религию»[51]. Однако, такая  классификация полагается  нами достаточно формально-схематичной, не отражающей реальной  сложной  картины отношений  государства  и религиозных объединений. Конфессий, реально диктующих сегодня  государству  свою  волю, в  Европе  не обнаружить. В условиях западных демократий  они действуют как  раз  как  институты  гражданского  общества, порой  весьма  влиятельные  и хорошо само-организованные (Римская  католическая Церковь, Евангелическая Церковь Германии[52] и др.).

Макс Вебер, в  свою очередь,  полагал , что взаимоотношения государства  и религиозных объединений можно разделить на:  на иерократию (служители культа  встраиваются  в систему государственной  власти, идеализируют и обожествляют ее), теократию (руководящее  положение  религиозных  иерархов подкрепляется силой государственного принуждения) и цезаропапизм (глава государства  одновременно является высшим религиозным иерархом)[53]. С.В. Потанина разделяет типы государственно-конфессиональных отношений  на «государственные религия», «национальные религии», «официальные религии» и «народные религии»[54]. И. А. Куницын выделяет следующие  типы  государств в  зависимости от того, как  выстраиваются  его отношения  с религией: моноконфессиональный (исторические  примеры  теократических государств), дифференцированный (характерный для клерикальной  модели общественного устройства) и универсальный (присущий  собственно светскому  государству)[55]. Аналогичная  позиция  наблюдается у  некоторых  западных исследователей[56]. В.Е. Чиркин полагает, что  наличие привилегированной  религии не  означает отступления от принципов светского государства, если отношения с  конфессиями выстраиваются  исходя  из  демократических принципов, а   сама  привилегированность  носит характер  исторической  обусловленности и фактически  сложившихся традиций  и культуры[57]. О.Е. Кутафин также  полагал,  что понятие клерикального государства  не означает слияния религиозных институтов с  государством, но может свидетельствовать о сильном  влиянии религии на  общество, политику  государства, культуру, образование, общественное  мнение[58]. Е.М. Мирошниковой  предлагает следующую классификацию светского государства, в  котором  при этом  существует привилегированная  конфессия: идентификационная модель, где историческая  религия  носит статус традиционной,  народной и даже «государственной», что впрочем не означает прямого сращивания с органами государственной  власти ( в  качестве  примеров: Дания, Великобритания, Греция, Финляндия, Норвегия и др.), сепарационная, при которой  религия  отделена  от государства  (США, Франция, Нидерланды и др.), кооперационная, при которой государство признает заслуги привилегированной  конфессии, но выстраивает свои отношения с  ней на основе взаимовыгодного сотрудничества,  позволяя при этом  всем конфессиям  развиваться  как  независимые  институты  гражданского общества (ФРГ, Бельгия, Австрия и др)[59]. А.В. Логинов минимизирует типологизацию и  пишет о двух моделях светского государства – сепарационной (равноудаленность государства  от конфессий,  не  делание  каких либо предпочтений) и кооперационной, когда государство «оставляет за собой право дифференцированного отношения к различным конфессиональным сообществам, наделяемым разным объемом полномочий»[60].

И.В. Понкин  выделяет собственно светские и не светские государства. Светские государства делятся на государства  с преференциальной моделью (наделение определенной  религии привилегированным режимом), эквипотенциальную модель (религии равноудалены от государства), контаминационную модель (во время которой происходит взаимослияние религии и государства) и идентификационную модель (договорные  отношения  между  государством  и религиозными конфессиями). Ко вторым он относит теократические  государства и государство, в  котором  присутствует в  качестве  идеологии «секулярная квазирелигия» (под которой  понимается например СССР с  коммунистической  атеистической  идеологией)[61] [62].

Говоря  об определении типа  светского государства  применительно к  Российской  Федерации, уместно упомянуть позицию С.О. Шаляпина, который не безосновательно полагает, что «в современной России в любой из приведенных типологий вызывает естественные затруднения ввиду того, что формально про-возглашенные конституционные принципы светского государства на практике применяются крайне непоследовательно, создавая многочисленные правовые и политические коллизии. Несомненно, что в России постоянно происходит процесс фактической коррекции модели государственно-конфессиональных отношений, формально закрепленной в начале 1990-х гг»[63].

Процесс сотрудничества  европейских государств  и религиозных  конфессий  пожалуй условно  можно  связать с  историей  возникновения  такого  явления  как  Конкордаты[64] [65] [66], исторически в  терминах   lex canonica - особый договор между главой Римско-католической церкви и государством, регулирующий правовое положение Ватикана, верующих католиков  и деятельность Римско-католической церкви в стране присутствия.  Так, согласно пункту 4 статьи 25 Конституции  Республики Польша отношения между государством и Католической церковью определяются международным договором (Конкордатом), заключаемым между Республикой Польша и Святым Престолом (Римской католической церковью).  Согласно пункту 1 Артикула 4, а также Артикула 5 и пункта 1 Артикула 7 Конкордата между  Республикой  Польской  и Римской католической церковью от 28.07.1993 года, польское государство  признает особенности внутреннего канонического права Римской католической церкви и уважает их. В пунктах 1 и 2 статьи 17 указанного Конкордата говорится о том, что государство обеспечивает условия для исполнения религиозных практик и пользования религиозными требами лицам, пребывающим в пенитенциарных, воспитательных, ресоциализационных, учреждениях медицинской и социальной опеки, а также в других  учреждениях  и местах подобного рода[67].

Со временем первоначальное значение термина Конкордат было утрачено  и под  конкордатами в  широком   смысле стали пониматься целый  спектр договоров  между  государством и различными религиозными объединениями[68], включая  наделение религиозных объединений полномочиями на осуществление  социально-значимой деятельности в школе, пенитенциарной системы[69]  и т.д., так и   регулирование имущественных отношений[70] [71] [72] (например по вопросам реституции, или  содержания памятников  архитектуры). Так,  согласно пункту 5 статьи 25 Конституции  Республики Польша отношения между государством и другими церквами[73] и религиозными объединениями определяют законы, а также договоры, заключаемые  советом министров с полномочными представителями церквей или религиозных объединений[74].

На  тенденцию «договорной  работы» государства с  конфессиями указывает Л. А. Морозова, отмечая, что в  рамках важного для  светского государства принципа «отделения церкви от государства» возникает «партнерство особого рода между отдельными конфессиями и светским государством»[75] (в  частности  в Германии).

Общая  тенденция  развития  государственно-конфессиональных  отношений  в  условиях светского общества в  демократических странах, это постепенный  отход от политики префференционизма  по отношению  к одним  религиям, и игнорирование, или  даже  враждебность, по отношению к  другим, к взвешенному  сотрудничеству с  религиозными объединениями  как  с важными институтами гражданского общества.

Для  создания  условий  развития религиозных объединений  в качестве  полноценных институтов  гражданского общества важен институт автономии религиозных объединений, что законодательно закреплено в большинстве национальных правовых систем в  демократических государствах. Так статья  15  Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» от 26.09.1997 N 125-ФЗ устанавливает норму, согласно которой «государство уважает внутренние  установления религиозных организаций»[76]. Это некие  религиозные  номы  и правила,  определяющие  в  том числе  круг  вопросов, подпадающих  под  охраняемую государством  «религиозную тайну». Конституционно-правовой анализ действующего законодательства Российской Федерации о признании, гарантировании, охране и защите различных видов религиозной тайны при этом, позволяет говорить о правомерности выделения в рамках конституционно-правового института свободы вероисповедания отдельного взаимосвязанного комплекса норм, регулирующих религиозную тайну, целостность которого обеспечивается: наличием в законодательстве Российской Федерации целого ряда норм прямого действия и  связанных с ними норм опосредованного действия, отражающих признание государством нескольких видов религиозной тайны и обеспечивающих их охрану им защиту; наличием устойчивых системных взаимосвязей (в том числе связей взаимообусловленности) между вышеуказанными нормами законодательстве Российской Федерации[77].

Как было подчеркнуто выше, принцип автономии религиозных объединений поддерживается национальными законодательствами светских демократических государств.

Так, основной закон  Австрии от 21.12.1867 «Об общих правах граждан королевств и земель, представленных в имперском совете»[78] в статье 15 гарантирует право религиозных организаций самостоятельно определять порядок и осуществлять управление в отношении своих внутренних дел. Автономия религиозной организации в Германии, обозначаемая термином «собственные дела» (eigene Angelegenheiten)[79], распространяется как на институциональные вопросы, так  и на доктринальные, включающие вопросы  религиозной тайны.

Основной закон ФРГ (Das Grundgesetz für die Bundesrepublik Deutschland) в пунктах  1 и 2 статьи 4[80]  гарантирует, что свобода вероисповедания, свобода совести и свобода исповедовать религиозные и мировоззренческие убеждения неприкосновенны; беспрепятственное исповедание религии гарантируется [государством]. Отношения между государством и религиозными организациями, регламентируются статьей 140 Основного закона[81], которая включает в себя статьи 136, 137, 138, 139 и 141 Веймарской конституции от 11 августа 1919 г [82], создающие, как указывает Герхард Робертс (Gerhard Robbers) «институциональные гарантии»[83] защиты свободы религии, включая защиту религиозной тайны и внутренних установлений религиозных организаций. Власти имеют право интересоваться членством лица в религиозном обществе только при условии, если с этим связаны определенные права или обязанности данного лица, либо соответствующее статистическое исследования требуются  в соответствии с законом. Согласно пункту 3 статьи 137 Основного закона религиозные общества должны регулировать и администрировать свои дела самостоятельно в пределах, установленных законом.

Конституции федеральных земель, в свою очередь, содержат соответствующие нормы. Конституция федеральной земли Бавария от 2 декабря 1946 г (вступила в силу 8 декабря 1946 г) в  пункте 5 статьи 107[84] , впункте 2 статьи 63 Конституции федеральной земли Брандербург (принята 6 февраля 1947 г)[85] В пункте 2 статьи 64 каждое религиозное общество, организуется и управляет своими делами самостоятельно в пределах действующих законов.  В пункте 1 статьи 4 Конституции федеральной земли Баден-Вюртемберг (принята 11 ноября 1953 г)[86] говорится о том, что церкви и признанные религии осуществляют свою деятельность свободной от государственного вмешательства. В пункте 1 статьи 29 Конституции федеральной земли Берлин (принята 23 ноября 1995 г)[87] гарантируется неприкосновенность свободы вероисповедания, совести и свободы религиозных убеждений. Согласно статьи 59  Конституции Свободного ганзейского города Бремен (принята 21 октября 1947г)[88] предоставляется право любой церкви, религии и религиозной общине организовывать и управлять всеми делами самостоятельно, в рамках всех действующих законов. Статья 5 Конституции вольного  ганзейского города Гамбург (принята 13 октября 1879 г)[89] гарантирует полную свободу веры и совести. Согласно статьи 50 Конституции федеральной земли Гессен (принята 1 декабря 1946 г)[90] ведения государства и церкви строго разграничиваются, строятся  на принципах не вмешательства  и регулируются соответствующими договорами: Договором федеральной земли Гессен с Евангелической церковью от 18 Февраля 1960 года (Закон от 10 Июня 1960 г)[91]; Договором  между федеральной  землей Гессен и католической общиной в Гессене от 9 марта 1963 года (Закон от 4 июля 1963 г)[92]; Соглашением о дополнении договора федеральной  земли Гессен с Католической общиной в Гессене от 29 марта 1974 года (Закон от 4 Сентября 1974 года)[93];  Договором между федеральной землей Гессен и земельным Союзом Еврейских общин от 11 Ноября 1986 года (Закон от 1 Декабря 1986 года)[94]. Согласно пункту 1 статьи 9 Конституции федеральной земли Мекленбург-Передняя Померания (принята 23 мая 1993 года)[95] положения статей 136 до 139 и 141 Веймарской Конституции от 11 Августа 1919 являются составной частью настоящей Конституции. Согласно пунктов 1,2 статьи 19  Конституция федеральной земли Северная Рейн-Вестфалия (принята 28 июня 1950 года)[96] церквям и религиозным общинам гарантировано право управления своими делами самостоятельно в пределах действующего законодательства. Согласно статьи 22, статья 140 Основного закона Германии, которая включает, в свою очередь, положения статей 136, 137, 138, 139 и 141 Веймарской Конституции от 11 Август 1919 являются неотъемлемой частью Конституции федеральной земли Северная Рейн-Вестфалия. Согласно пункту 1 статьи 23 данной Конституции, признаются действующими положения договоров с Католической церковью и Евангелической церковью Старопрусского союза, а именно: Договор свободного государства Пруссия с Евангелической церковью  от 11 мая 1931, который частично ограничивал автономию Евангелическо-Лютеранской церкви[97]; Имперский Конкордат (Reichskonkordat) от 20 июля 1933 года[98], согласно статьи 1 которого, Германская Империя гарантировала церкви автономию в делах, связанных с внутренними установлениями. Согласно статьи 9 Имперского Конкордата католические священнослужители освобождаются  от необходимости свидетельствовать о фактах, ставших известным им из исповеди. Согласно статьи 41 Конституции федеральной земли Рейнланд-Пфальц (принята 18 мая 1947 года)[99] признаются свобода совести и  религиозных организаций. Согласно статьи 35 Конституции федеральной земли Саар (принята  15 декабря 1947 года)[100] гарантируется беспрепятственное осуществление религии. Государство признает право существующих договоров и соглашений с церквями. Согласно пункту 4 статьи 109 Конституции свободного государства Саксония (принята 27 мая 1992 года)[101]  положения статей 136, 137, 138, 139 и 141 Веймарской Конституции от 11 августа 1919 года[102] являются составной частью Конституции свободного государства Саксония. Согласно  пункта 2 статьи 132 Конституции федеральной  земли Саксония-Анхальт  (принята 16 июля 1992 года)[103] церквям гарантирована самостоятельность во внутренних делах в рамках действующего законодательства. Признаются действующими статьи 136, 137, 138, 139 и 141 Веймарской Конституции  от 11 август 1919 года[104]. Согласно  пункта 1 статьи 39 Конституции свободного государства Тюрингия (принята 25 октября 1993 года)[105] свобода вероисповедания, совести, религиозных и мировоззренческих убеждений неприкосновенны, а согласно статьи 40 отношения государства и религиозных организаций регулируются договорами и положениями статьи  140 Основного закона Германии  от 23 мая 1949 года [106], которая, в свою очередь, признает действующими статьи 136, 137, 138, 139 и 141 Веймарской Конституции  от 11 август 1919 года.

Закон Италии от 20.03.1985 № 222 «Положения о церковных институтах и органах в Италии и о поддержке католического духовенства, служащего в епархии»[107] содержит дополнительные общие гарантии невмешательства государства во внутренние дела религий.

Согласно пункту 3 статьи 25 Конституции Республики Польша[108], отношения между государством и церквями и другими религиозными объединениями формируются не принципах уважения их автономии, а также  взаимной независимости каждого в  своей  области и в своей деятельности.

Законодательство Швейцарии в исследуемой области характеризуется большим количеством законодательных актов на уровне кантонов.  Так, в кантоне Во действуют Закон кантона Во от 09.01.2007 «О реформатской евангелической церкви кантона Во»[109], Закон кантона Во от 09.01.2007 «О признании религиозных общин и об отношениях между государством и религиозными общинами признанного публичного интереса»[110], Закон кантона Во от 09.01.2007 «Об отношениях между государством и признаваемыми публичным правом церквами»[111], Закон кантона Во от 09.01.2007 «О римско-католической церковной федерации кантона Во»[112], Закон кантона Во от 09.01.2007 «О иудаистском сообществе Лозанны и кантона Во»[113]. В кантоне Фрибур действуют Закон кантона Фрибур от 03.10.1990 (в ред. от 08.01.2008) «О признании иудаистского сообщества кантона Фрибур»[114], Закон кантона Фрибур от 26.09.1990 «Об отношениях между Церквами и государством»[115], Статут кантона Фрибург от 14.12.1996 «Об органах управления Католической церкви кантона Фрибур»[116]. В Кантоне Вале действует Закон кантона Вале от 13.11.1991 «Об отношениях между церковью и государством в кантоне Вале»[117]. В кантоне Тургау – Закон кантона Тургау от 01.07.1968 (в ред. от 01.12.1993) «Об организации католической кантональной церкви»[118]. В кантоне Цуг – Закон кантона Цуг от 30.10.2003 «О возмещении налога в католических приходах»[119]. В кантоне Тичино – Закон кантона Тичино от 16.12.2002 «О католической церкви»[120]. В других кантонах действуют аналогичные законы.

Принцип автономии религиозных организаций, например в  форме защищаемой государством «религиозной  тайны»,  может вступать в противоречие с требованиями общества и закона, например, если священнику  становятся  известными из исповеди сведения о готовящемся преступлении. Так, в пункте 16 Рекомендации Парламентской ассамблеи Совета Европы № 1962 (2011) от 12.04.2011 «Религиозный аспект межкультурного диалога» подчеркивается, что внутренняя автономия религиозных организаций может быть ограничена основными правами человека, демократическими принципами и верховенством закона[121].

Согласно действующих норм международного права государство может накладывать ограничения на формы реализации свободы исповедания как религиозных организаций, так и отдельных верующих. Главным критерием данного ограничения признаются требования общественной безопасности, закрепленные в международном праве и в национальных законодательствах.

Так, в Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 28.06.2011 № 11[122] и в других судебных актах Российской  Федерации имеются ссылки на высокие международно-правовые стандарты в области прав человека, в частности на Декларацию о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии или убеждений от 25.11.1981[123], в которой провозглашается право свободно исполнять внутренние установления религиозных организаций в соответствии со своими убеждениями.

Как уже  было сказано выше, после вступления  в  силу  «Закона Яровой» правовое  регулирование  деятельности религиозных  объединений ознаменовало начало  нового периода  государственно-конфессиональных  отношений  в  Российской  Федерации, самое  оптимистичное  название  которого можно охарактеризовать  как «напряженная стагнация», если рассматривать в  качестве критерия прогресса функционирование  религиозных объединений  как  институтов  гражданского общества .

С целью  усиления  контроля  за  реализацией  свободы  вероисповедания, законодателем был введен  еще  один  признак  религиозного  объединения - «миссионерской  деятельности». Предложенная в  законе  формулировка предполагает    деятельность именно религиозного объединения,  оставляя за  гражданами самостоятельно  решать формы  реализации конституционной свободы  вероисповедания. То  есть  индивидуальное  распространение  своих  религиозных  взглядов  по  определению миссионерской  деятельностью  быть не может. Однако судебная  практика пошла  по пути закрепления  за  гражданами фактической  обязанности  определиться  с членством  в каком-либо религиозном объединении, закрепляя  за  гражданином  обязанность, а  не  право в  выборе  формы  реализации свободы  вероисповедания. Верить теперь  можно только,  определившись с  религиозным членством.

Так Орловский суд вменил в  виновные  действия  гражданину  США  «не уведомление» в Минюст в письменной форме о начале деятельности религиозной группы (последний дома по воскресеньем пил с  друзьями чай, при этом  они молились, читали Библию и распевали гимны,  в чем сотрудники правопорядка усмотрели создание религиозного объединения), которое он «создал, но не зарегистрировал»[124]. 

Ялтинский суд вменялось в  вину гражданке фактическое  создание  религиозного объединения и не  регистрацию  его (несколько бабушек занимались на берегу  моря в  городском  пляже оздоровительной  китайской  гимнастикой  цигун и приглашали жителей города  и отдыхающих присоединиться  к ним, что прокуратура расценила  как  создание религиозного объединения  и миссионерская  деятельность)[125].

Мещанский районный суд города Москвы привлек  к ответственности гражданина  Израиля[126], в  вину  которому  вменялось  совершение  молитв и работа  по  рабочей  визе  в  коммерческой  организации, которая осуществляла в  бизнес целях  реализацию литературы религиозного содержания.

  Наиболее  многочисленную  правоприменительную практику породил пункт 3 статьи 5.26 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 N 195-ФЗ, согласно которому  предусмотрены санкции  за «осуществление религиозной организацией деятельности без указания своего официального полного наименования, в том числе выпуск или распространение в рамках миссионерской деятельности литературы, печатных, аудио- и видеоматериалов без маркировки с указанным наименованием или с неполной либо заведомо ложной маркировкой, -влечет наложение административного штрафа в размере от тридцати тысяч до пятидесяти тысяч рублей с конфискацией литературы, печатных, аудио- и видеоматериалов».

Согласно пункту 8 Статьи 8 Федерального закона от 26.09.1997 N 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях»: «Наименование религиозной организации должно содержать сведения о ее вероисповедании. Религиозная организация обязана указывать свое полное наименование при осуществлении деятельности»[127].

Согласно пункту 3 статьи 17 Федерального закона от 26.09.1997 N 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях»: «Литература, печатные, аудио- и видеоматериалы, выпускаемые религиозной организацией, а также распространяемые в рамках осуществления от ее имени миссионерской деятельности, должны иметь маркировку с официальным полным наименованием данной религиозной организации»[128].

В пункте 2 статьи 24.2 Федерального закона от 26.09.1997 N 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» содержится информация о том, что должен содержать документ, уполномачивающий «иных граждан» и юридические лица осуществлять миссионерскую деятельность от имени религиозной организации: реквизиты документа, подтверждающего факт внесения записи о религиозной организации в единый государственный реестр юридических лиц и выданного федеральным органом государственной регистрации или его территориальным органом.

На  практике же, требования  к маркировке, реквизитам  на  уполномачивающем  документе  и к  вывеске  оказались идентичными. Правоприменитель зачастую требует не просто отсутствие  сокращения в наименовании религиозного объединения  на  вывеске  при входе в  месте  осуществления деятельности, но полного  идентификационного  набора, указываемого обычно в  договорах в  разделе  «реквизиты», отсутствие  которого вменяется  в вину. Предъявляются  требования  к  наличию  вывески  на  фронтале многоквартирного жилого дома, в  котором  расположена  квартира, являющаяся  юридическим  адресом религиозной  организации, на основании положения , что  юридический  адрес – это  место  постоянного нахождения  юридического лица, а  значит и осуществления  деятельности. Последнее  требование   вступает  в  противоречие  с положениями  Конституции Российской  Федерации, гарантирующими защиту  семейной  и религиозной  тайны: согласно пункту  1 статьи 23: «каждый имеет право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени»[129]; согласно пункту 1 статьи 24 «сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются»[130] [131] [132].  А также  может нарушать права  других  жильцов. Согласно пункту 5 статьи 3 Федерального закона от 26.09.1997 N 125-ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях»: «Никто не обязан сообщать о своем отношении к религии и не может подвергаться принуждению при определении своего отношения к религии, к исповеданию или отказу от исповедания религии, к участию или неучастию в богослужениях, других религиозных обрядах и церемониях, в деятельности религиозных объединений…»[133].

Описанные  выше  процессы[134], протекающие в  русле нового российского мобилизационного  проекта, деление  религий  на  «своих  и чужих», «традиционных и не  очень», не  придают  положительного импульса развитию сбалансированных государственно-конфессиональных  отношений, так  успешно начавшие  формироваться с  начала  90-х  после  принятия демократической  Конституции 1993 г и профильного законодательства  в 1997 г. Из союзника  государства в  деле  построения  правового общества как институты  гражданского общества, религиозные  объединения  находятся в  недоумении  и переходят к  скрытому  протесту  против проводимой необдуманной  религиозной политики. 

Как справедливо, почти пророчески отмечал  почти  10 лет назад в  своей работе «Конституционные основы и генезис взаимоотношений государства и религиозных объединений в Российской Федерации»  Карпушкин А.В. : «политика сегрегации в отношении «нетрадиционных» религиозных объединений ведёт не к их исчезновению или уменьшению степени их предполагаемой общественной опасности [как в  случае  со «Свидетелями Иеговы», которые никуда впрочем  не исчезли[135]], а к переходу этих объединений в латентное состояние, что ослабляет государственный надзор за их деятельностью»[136]. В  свою очередь замедляется  процесс  формирования религиозных  объединений  как  полноценных  институтов  гражданского общества, которые  могли  бы  полноценно  функционировать в  условиях  светского государства.

1. Alekseev Y. G., the Campaigns of the Russian army under Ivan III. - 2nd ed. - SPb.: Publishing house of St. Petersburg. UN-TA, 2009. - 464 p.

2. Andreev K. M. the Concept and features of religious secrecy in the framework of the constitutional freedom of religion. - M.: Jurisprudence, 2015. S.-99.

3. Andreev Konstantin Mikhailovich. Features of secrecy in the implementation of the constitutional freedom of religion (Russian and foreign experience): thesis ... candidate of legal Sciences: 12.00.02 / Andreev Konstantin Mikhailovich;[Place of defense: RANEPA].- Moscow, 2015.- 228 p.

4. Andreev K. M. the Right to religious secret in the Russian Federation (theory and practice). - M.: Jurisprudence, 2014. - 184 p.

5. Bagan V. V. Property for religious purposes: civil law view/ Ed.n, prof.Kuznetsova/ ROO "Institute of state-confessional relations and law".- M.: Buki Vedi,2017. - 128 p.

6. Bartsits I. N. Typology of contemporary legal systems: textbook. - Moscow: Rags publishing house, 2000.C.-7.

7. S. A. Buryanov. Secularism of the state and internationally recognized freedom of conscience. Theoretical and applied research for 2015 - early 2016. - Moscow: Fund "Sanity", 2016. - 258 p.

8. Venizelos E. Relations between the state and the Church: a view through the prism of the Constitution. - M.: New publishing house, 2008.P. 20-21.

9. Dorskaya A. A. the Role of international law in the regulation of state-confessional relations. - SPb.: Asterion, 2011.P.-107.

10. Zaluzhny L .D. Legal and religious norms in the system of state-confessional and inter-confessional relations.// State, religion, Church in Russia and abroad. Information and analytical Bulletin. - № 4 (28) - M.: Rags publishing house, 2001.p. 18-24.

11. Karpushkin Alexey Valentinovich. Constitutional basis and Genesis of relations between the state and religious associations in the Russian Federation : thesis ... candidate of law : 12.00.02 / Karpushkin Alexey Valentinovich; [Place of defense: Sarat. state Academy. rights.]- Penza, 2009.- 188 p.: Il. RGB OD, 61 09-12/744

12. Kedrov N. I.//spiritual regulations in connection with the transformative activity of Peter the Great. - M.: Univ. type. (M. Katkov), 1886. - 244 p.

13. Kelly, L., & Ojetti, B. (1908). Concordat. In The Catholic Encyclopedia. New York: Robert Appleton Company. Retrieved July 19, 2018 from New Advent.

14. Kunitsyn I. A. Legal status of religious associations in Russia. - M., 2000. P. 94-101.

15. State law of the Russian Federation: textbook / ed. O. E. Kutafina. - M.: Yurid. lit-RA, 1996. S.-156-161.

16. Loginov A.V. Power and faith: the state and religious institutions in history and modernity. - Moscow: Great Russian encyclopedia, 2005.C.-426.

17. Jean Paul Marat/Draft Declaration of human and civil rights followed by a plan for a just, wise and free Constitution (1789)//anthology on the history of legal and political teachings Kharkov: publishing house "Fkt" 1999. p. 243-255.

18. J. Maritain Man and the state. - M.: Idea-press, 2000. P. 152-153.

19. Miroshnikova E. Church-State relations in Germany // Religion and law. - 1998. - № 1-2. - P. 45-47.

20. Morozova L. A. State and Church: peculiarities of relations // State and law. - 1995. - № 3.Pp. 86-95.

21. Osipova Lyudmila Valentinovna. Legal status of religious associations as an institution of civil society in modern Russia : thesis ... candidate of juridical science : 12.00.01 / Osipova, Ludmila Valentinovna; [a protection Place: Dews. Acad. justices.]- Moscow, 2009.- 215 p.

22. Osipova L. V. Religious associations as an Institute of civil society in Russia // Federation. 2007. № 7 (38).

23. Pogasiy A. K. Religion and law. Textbook. 2-e Izd. Kazan: "ID "Maddock", 2008. 196 p.

24. Ponkin I. V. Legal basics of secularity of state and education. - M.: Propress, 2003.S.-169-204.

25. Ponkin I. V. Modern secular state: constitutional and legal research. - M., 2005.S. - 293-303.

26. Potanina S. V. Some aspects of relations between the state and religion abroad // Journal of Russian law. - 2001. - № 4. - P. 108-111.

27. Ruffini, F., Religious liberty: the history of ideas. - M., 1995.P.-34.

28. Salygin E. N. Theocratic state. - M.: monf, 1999. C.-9.

29. Soloviev, S. M. [History of Russia since ancient times. Vol. XVIII.] Chapter 3. End of the reign of Emperor Peter the Great // Solovyov S. M. Works: 18 kN. - kN.9. - M.: Voice; Bell Press, 1998.

30. History of state and law of Russia: Textbook /edited Titova Yu. P. - M., 2000. - 544 p.

31. Troitscky S. M. Russian absolutism and the nobility in the eighteenth century. The formation of the bureaucracy. M.,1974.P.-393.

32. Tupikin R. V. Civil and contractual regulation of property relations of religious organizations in foreign countries/ Ed.n, prof.Kuznetsova/ ROO "Institute of state-confessional relations and law".- M.: Buki Vedi,2016. - 179 p.

33. Chirkin V. E. the Foundations of comparative political science. - M.: Article, 1997. P.-53.

34. Prot.Vladislav Tsypin// Course of Church law. ed. Fund "Christian life". Mr. Klin.- 1997 p. 308-325.

35. Tsypin V. History of the Russian Orthodox Church 1917-1990 - Moscow: publishing House of the Transfiguration of the Valaam monastery, 1997. - Pp. 328-329.

36. Shalyapin S. O. State and confessions: on the typology of Church-state relations // Problems of modern legal science in the light of political and legal reform of Russia: collection of scientific articles. - Issue. 1. - Taganrog: publishing House Tiuie, 2002. - Pp. 34-40.

37. Shalyapin S. O. Typologization of state-confessional relations: traditional approaches and modern trends // Actual problems of legal science: proceedings of the international. science.-prakt. Conf. Issue. 5 / comp. I. V. Savelyev. - Arkhangelsk: Pomor University, 2011. - P. 69-84.

38. Shalyapin S. O. Comparative legal classification of modern models of state-confessional relations//Bulletin of the Russian University of friendship of peoples. Series: Legal Sciences. - 2014. - № 2. - P. 153-170.