Center for Research on Political Transformation (Director)
Tambov, Russian Federation
Russian Federation
The article is devoted to the transformation of the recruiting system of the regional administrative and political elite in 1990 – 2017. The mechanisms by which selection and appointment of personnel were carried out as well as the key actors that influenced this process were considered. An attempt has been made to give a generalized summary of the results of case studies undertaken on the materials of a number of regions of the Central Federal District and the Volga region. The following main events and processes are considered: the loss of personnel control by the CPSU in 1990-1991 and the destruction of the nomenclature system; the increased influence of different clans (coalitions of regional authorities, business and, in some cases, organized crime) on the formation of the elite in the 90s and early 2000s; the trend towards personnel control flowing into the hands of regional administrations, so-called “siloviki” (securocrats) and the party of power in the 2010s; appointment of so-called “Varangians” (outsiders) as an instrument of the center’s control over regional elites. Throughout numerous transformations and renovations, many previous mechanisms of recruitment have not been completely destroyed (except for nomenclatural practices), but have been only pushed to the background. The present system of recruitment consists of many layers and various mechanisms that function in the interests of different actors and on the basis of different – practically, contradictory – principles.
administrative and political elite, Russian regions, recruiting of elite, personnel control.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта №17-46-680457 «Моделирование процессов рекрутирования и трансформации региональных политических элит в современной России»
Цель и объект
Цель этой статьи – обобщитьэмпирические факты и интерпретации, необходимые для построения модели рекрутирования региональной административно-политической элиты в Центральной России в широких хронологических рамках: 1990–2017 гг.Мы стремимся получить некоторые ответы на вопросы: из каких социальных резервуароврекрутировалась элита, посредством каких механизмов это происходило, какие акторы воздействовали на этипроцессы.
Объектом исследования являются региональные административно-политические элиты в узком смысле – совокупность людей, в силу своего формального статуса осуществляющих решенческую функцию и имеющих отношение к расходованию бюджетных средств. Это главы администрацийи их заместители регионального и субрегионального уровней, главы городов, руководители управлений региональных администраций, члены легислатур регионов игородов. Представленные в статье обобщения опираются на конкретно-предметные исследования, проведенные применительно к Тамбовской, Рязанской, Самарской, Ульяновской, Ярославской областям, республикам Башкортостан, Мордовия, Удмуртия и Чувашия.
Литература
Региональные административно-политические элиты довольно часто являются объектами изучения в рамках парадигм «централизация – децентрализация», «центр – периферия» [13;14; 16]. Между тем, элитистские исследования регионального и районно-городского уровней [1; 28]относительно малочисленны.
Японский профессор Кимитака Мацузато, используя наработанные за рубежом подходы с их отчетливой «подачей снизу», написал в свое время серию статей о российских регионах и субрегионах [10–12;32–35]. Эту традицию он продолжает и ныне в рамках очередного проекта в содружестве с профессором Токийского университета Фумики Тахарой. Они опубликовали результаты эмпирического исследования местного самоуправления и иерархии межэлитных отношений в современной России, проведенного под руководством Тахары в Республике Татарстан и Тамбовской области [36; 37].
Аналитики обращают внимание, насколько сложно развивались взаимоотношения региональных и федеральных элит. Центральная власть практически всегда стремилась – в той или иной мере успешно – контролировать региональные административно-политические элиты. Тем не менее, последние обрели через выборы известную легитимацию и, следовательно, некоторую самостоятельность. Дополнительную силу местным элитариям придавала возможность репрезентировать интересы населения [17].
В 2000-х и 2010-х годах трансформация региональных административно-политических элит и механизмов их рекрутирования оказалась под сильным влиянием выстраивания «вертикали власти». Логика и примеры вертикализации, конечно, стали центром ряда исследований [2;3].
Для ранних работ по региональным элитам была характерна недостаточность эмпирической базы. В последние годы ситуация несколько изменилась. Накоплен материал;появились исследования, в которых делаются широкие обобщения, проводятся сравнения кадровой политики различных периодов – в частности, монография С.Н. Федорченко[27]. Вышли публикации с анализом расклада сил в местных сообществах. Несколько крупных проектов реализовали в ассоциации с партнерами В.Я. Гельман и С.И. Рыженков [3]. Р.Ф. Туровский осуществляет масштабный проект, посвященный муниципальным и региональным властям [26;38]. Группа В.Г. Ледяева, А.Е. Чириковой и Д.Г. Сельцера реализовала проекты «Механизмы и акторы принятия решений: прикладное исследование (на материалах городов европейской части России)» и «Власть в российском городе». Исследование опиралось и опирается на большой опыт теоретического осмысления феномена власти, имеющийся у В.Г. Ледяева [7;8]. По итогам этого и ряда других эмпирических исследований авторы издали несколько статейи монографий [9;29; 30;31]. Следует выделить продуктивный тандем Н.Ю. Лапиной и А.Е. Чириковой, подготовивший несколькопубликаций, посвященных региональной элитистской проблематике [5;6].
1990–1991 гг.: потеря КПСС кадрового контроля
В начале 1990 г. процессы департизации стали очевидны. Одно из первых постановлений Верховного Совета РСФСР запрещало совмещение должностей первых секретарей комитетов КПСС и председателей Советов. Первоначально это постановление фактически саботировалось, однако оно запустило разгосударствление партии. В частности, началось перетекание властных функций от КПСС к Советам: городские (районные) советы становились по объему сосредоточенных ресурсов выше ГК (РК) КПСС. Соответственно,решенческая функция переходила от первого секретаря к председателю Совета[21].
Второйлинией департизации была ликвидация/парализация парткомов на предприятиях и в учреждениях. Эту тенденцию поддержал председательВерховного Совета РСФСР Б.Н. Ельцин. Уже весной 1990 г. он сделал заявления о том, что готовит указ о департизации [20]. Это послужило стимулом для вытеснения партийных комитетов с предприятий и организаций. Функции низовых парторганизаций по подбору кадров, следовательно, переходили в руки хозяйственников – руководителей предприятий.Этот процесс завершился введением запрета на деятельность первичек с выведением партийных комитетов за пределы учреждений, предприятий и организаций. Фактически, это привело к ликвидации первичных партийных организаций на территории городов/районов.
В результате таких преобразований был полностью разрушен партийный контроль над движением административных кадров. Карьеры людей и, следовательно, персональный состав элиты оказались вне поля влияния партии.
Почемустало возможным оттеснить партию от жизненноважной для нее функции?
Дело в том, что механизмы партийного кадрового контроля были разрушены введением выборных процедур [20]. Выборы на всех уровнях придали легитимность иным – не партийным – властным институтам. А победа Б.Н. Ельцина над кандидатом от компартии Н.И. Рыжковом на президентских выборах 12 июня 1991 г. привела к полной дезорганизации аппарата КПСС.
90-е и начало 2000-х годов: восхождение кланов
После падения номенклатуры новая система рекрутирвания формировалась в значительной мере спонтанно:под влиянием быстро меняющихся факторов в условиях ослабления и даже полного отсутствиягосударственноговлияния на движение кадров. Для прояснения основных трендов этого периода обратимся к исследованию Д.Г. Сельцераи И.А.Хабарова, посвященному сменяемости глав (глав администраций, глав муниципальных образований, глав местного самоуправления) субрегионов (городов и районов) семи регионов РФ (Рязанской, Самарской, Тамбовской, Ульяновской областей, республик Мордовия, Удмуртия и Чувашия) [24].
Исследованная совокупность людей условно была разделена на несколько групп/волн:
(А) первые секретари ГК и РК КПСС;
(Б) «назначенцы» 1991–1992 гг.;
(В) победители выборов первого электорального цикла (1994–1996 гг.);
(Г) победители выборов второго электорального цикла (1998–2001 гг.);
(Д) победители выборов третьего электорального цикла (2002–2005 гг.).
С некоторой долей условности ответ на вопрос, кто доминировал в каждой волне, может быть следующим.
В группе Б («ранние» ельцинцы) в силу кадровой инерции превалировала советская номенклатура, которую довольно быстро сменила хозяйственная номенклатура советских времен(группа В «поздние» ельцинцы). В группе Г («ранние» путинцы) уже превалировали «вненоменклатурные» хозяйственники (разбогатевшие бывшие советские агрономы, инженеры и т.п.). Это, фактически, свидетельство похода бизнеса во власть. Новый социальный субъект, сосредоточив в своих руках некоторую собственность и финансовые потоки,заявил о своем желании формировать административно-политическую элиту и/или влиять на ее рекрутирование. «Поздние» путинцы (группа Д) – это преимущественно те же «вненоменклатурные хозяйственники» и менеджеры [24].
При переходе от В к Д хозяйственники, не имеющие номенклатурных корней, победили некогда первый эшелон хозяйственных номенклатурщиков. По времени этот переход совпал с трансформацией от постноменклатурной сетевой организации к клановой системе. Далее – в группе Д – укрепившаяся клановая организация либо сохранила у власти своих лидеров, либо стала нанимать управленческих менеджеров[24].
Во время первого электорального цикла (1994–1996 гг.) выборы были яростными, идейными, шедшими в рамках традиционной парадигмы «коммунисты или демократы». Выборы предоставляли множеству активистов реальные – хотя и небольшие – шансы войти во власть.
В ходе второго электорального цикла (1998–2001 гг.) консолидировалась, сбивалась в крепкие кланы прагматичная элита, тяготившаяся ситуацией имманентного конфликта, биполярного тупикового политического противостояния. Личные, союзнические отношения стали мощным политическим фактором. Прежняя советская номенклатура также несколько утеряла позиции. Триумфаторами выборов в то время стали вненоменклатурные хозяйственники.
Начало президентства В.В. Путина было ознаменовано стартом в 2000 г. «вертикализующей» административной реформы, которая нанесла мощные удары по регионализму. В этой политической ситуации в течение третьего электорального цикла (2002– 2005 гг.) вненоменклатурные хозяйственники усилили представительство до 72,4%. Оговоримся, что в нередких случаях они через выборы приводили на должность главы полностью подконтрольных муниципальных менеджеров[25].
В это время достигла пика основная позднеельцинская тенденция – слияние политической элиты с экономической элитой (отчасти дополненной легализовавшимся криминалитетом) и, как следствие, формирование на региональном уровне политико-финансовых конгломератов, претендующих на роль доминирующих акторов региональной политики и экономики. В последующие годы кланы – как ельцинское наследие – стали объектом, который подвергался давлению со стороны иных политических акторов. Государство (в том числе силовики) и партия власти обозначили свое намерение прекратить самовластие кланов в области ректурирования административно-политической элиты.
2010-е годы: региональные администрации, силовики и партия власти стремятся вернуть контроль
Единый день голосования 13 марта 2011 г. завершил четвертый электоральный цикл. В ходе четвертого цикла произошли принципиальные политические изменения. Решенческая функция была постепенно «выдернута» из рук местных кланов и оказалась у руководителей регионов, прежде снисходительно и вполне терпимо относившихся к практике подбора локальными сообществами первых лиц субрегиона с их легализацией через выборы. Почему так? Полагаем, «вертикаль власти» изменила условия бытования самих губернаторов, потребовав от них проявления вполне определенных мобилизаторских качеств. Во-первых, им надо жестко и последовательно проводить решения Центра. Во-вторых, они обязаны обеспечивать победу В.В. Путина, Д.А. Медведева и «Единой России» (ЕР). В-третьих, в регионах «должно быть тихо». В-четвертых, они совместно с силовыми структурами должны исключить влияние неподконтрольных государству политических практик[22].
В таких условиях губернаторы попросту обязаны были достроить «властную вертикаль» до «малой формы» – субрегионов. Они не могли более полагаться на выбор местных кланов, у которых есть свои интересы, чаще всего не совпадающие ни с интересами дела, ни с буквой закона.
Если на рубеже 1990–2000 гг. кланы («вненоменклатурные хозяйственники») оказали серьезное влияние на политику, то теперь все изменилось. Местные кланы стали мешать. Губернаторы и силовики должны были ослабить локальные сообщества. Пятый электоральный цикл закрепил прежнюю тенденцию [22].
Выдавливание кланов имело и имеет множество проявлений, среди которых можно отметить недопущение выдвижения в качестве кандидатов в депутаты Госдумы и региональных легислатур людей с криминальным прошлым. Часть функций по проведению государственной кадровой политики была передана в руки ФСБ. В целом, произошло усиление контроля за локальными сообществами со стороны губернаторов и ФСБ.
Выборы 2011 г. в регионах показали некоторое изменение тактики «Единой России» относительно формирования элит. Контроль выборов со стороны московских эмиссаров партии был несопоставимо сильнее предыдущих выборов, что свидетельствовало о перераспределении части решенческой функции от государства в пользу партии.
Тем не менее, в начале 2010-х годов влияние партии на выборы, а также на назначения не следует переоценивать. Региональный исполком ЕР определял лиц поддержки чаще всего лишь после того, как примет решение глава администрации области. В ряде районов Тамбовской области, например, партийная дисциплина вообще не работала [23].
Безусловно, появление дееспособной партии власти – «Единой России» – инициировало тенденцию к усилению партийногоконтроля над механизмами и составомадминистративно-политической элиты. Однако новая система, хотя она, возможно, и стремилась к всеохватности времен КПСС и, отчасти,строилась по номенклатурным лекалам, тем не менее, разительно отличается от системы времен КПСС.
Во-первых, новая версия партийного кадрового контроля не охватывает низовые звенья госаппарата, не смогла наладить реальные кадровые лифты для рекрутирования людей на стартовые позиции в госаппарат и муниципальное самоуправление. ЕР, в отличие от КПСС, не имеет развитой сети парткомов на предприятиях и организациях, которые могли бы заниматься подбором и расстановкой кадров.
Во-вторых, пытаясь контролировать формирование лишь верхушки региональной административно-политической элиты, партия существенно уступает (по сравнению с КПСС) по влиятельности главам региональных администраций, которые сами по себе являются партийными боссами и могут влиять на политику партаппарата в регионе.
В-третьих, партияне пытается (или не смогла) уничтожить прежнюю систему рекрутирования. Партийный контроль «привинчен»к уже сложившимся механизмам.
«Варяги» как постоянно действующий механизм
До и после крушения СССР на всех этапах политического развития России назначенцы из других регионов («варяги») были мощным инструментом кадровой политики Центра в регионах. В силу специфики этого инструмента он имеет ограниченное применение и может формировать лишь узкий слой высших региональных руководителей.
Для М.С. Горбачева поиск надежной социально-политической опоры был существенной и жизненно важной задачей, априори не имевшей простых решений. Не доминируя ни в Политбюро, ни в ЦК, он в 1985 г. не мог положиться ни на высшую номенклатуру, ни даже на региональных партийных руководителей. Стратегия генсека, особенно на начальном этапе, могла строиться лишь через ослабление и выдавливание их из занимаемых номенклатурных кресел. Задача была очевидна – искусственно привести номенклатурную систему в движение, организовать «кадровую чехарду», нарушить сложившиеся сетевые отношения, разорвать неформальные вертикальные и горизонтальные связи, вырвать первых лиц из «обустроенных гнезд» на всех этажах партийной иерархии. Одним словом, требовалось всколыхнуть саму иерархию – сформированную за десятилетия номенклатурную систему.
Номенклатура, поэтому, подверглась масштабной «чистке». Алгоритм был таков. «Кадровая закалка» советской поры (поэтапное и в чем-то логичное передвижение номенклатурных кадров) с приходом к власти М.С. Горбачева сменилось для номенклатуры сначала «кадровой чехардой» (постоянным и не всегда мотивированным перемещением, часто – со сменой места жительства), а затем на уровне ЦК КПСС и «кадровой мясорубкой» (обвальной сменяемостью). И ключевую роль на всех ветвях партийно-хозяйственной иерархии сыграли руководители – «варяги». По стране на районно-городском уровне прокатилась волна конфликтов местных и пришлых партийных функционеров [18, с. 77–86].
Позднее – в 1991–1993 гг.– «варяги» стали элементом борьбы в конфликте ветвей власти «президентская вертикаль – советы», а в 1993 – 1996 гг. – в конфликте «новая власть – все общество». Новая линия противостояния с участием «варягов» в 1996–1999 гг.была связана с бурным процессом кланового строительства, сколачиванием олигархических и территориальных кланов. Апофеоз борьбы кланов – сражение «семьи» (клана Ельцина) и «москвичей» во главе с Ю.М. Лужковым и Е.М. Примаковым под флагом «ОВР» [15].
В 2000–2004 гг. варяги сыграли заметную роль в конфликте «государство – олигархи». Кадровые перестановки вели к ослаблению позиций «семьи» и «москвичей», к усилению «питерцев» и силовиков. Это способствовало мобилизации населения на борьбу с олигархами, по крайней мере, на уровне поддержки действий власти.
Пик этой тенденции пришелся на 2004–2008 гг., когда государство инициировало конфликт «Центр – губернаторы». В выступлении В.В. Путина перед доверенными лицами в МГУ им. М.В. Ломоносова в феврале 2004 г. была обозначена тема разрыва с ельцинским периодом. Путин говорил о необходимости смены кадров ельцинской «элиты», – как сформулировал президент, «так называемой элиты», «псевдоэлиты» [19]. Было провозглашено укрепление «вертикали власти», подчинение губернаторов и местного самоуправления – это был удар по неподконтрольным государству территориальным кланам, решительное усиление позиций федеральной бюрократии.
В 2008–2017 гг. обозначенных выше тенденций лишь усилились, что усиливало варяжский компонент в региональных элитах.
Таким образом, на всех этапах центр был заинтересован в сохранении и развитии феномена «варягов». Конкретные причины могли быть различными, но все они имели общий смысл – обеспечение подконтрольности региональной административно-политической элиты Центру [4].
На уровне субрегионов также существовала и существует практика назначения/выдвижения«варягов», конечно, с поправками на масштаб. Например, в Тамбовской области количество руководителей – «автохтонов» было доминирующим вплоть до 5-го электорального цикла (2012–2013 гг.). Именно тогда глава администрации области О.И. Бетин стал направлять в субрегионы для их усиления и полного контроля ситуации предпринимателей или чиновников (в прошлом – силовиков) из Тамбова. С 2012 г. «варягов» стало уже больше, чем «автохтонов».
Радикально ли меняет развитие субрегиона глава – «варяг»? Применительно к городским округам ответ утвердителен. Приход главы, поддерживаемого губернатором, меняет очень многое. Привилегированное финансирование, включение в разного рода программы, активная проектная деятельность, улучшение репутационных показателей, как правило, происходят вслед за приходом «варяга». Поэтому в Тамбовской области нет примеров провала таких руководителей[19].
Заключение
Ныне действующая система рекрутирования региональной административно-политической элиты представляет собой, в полном смысле слова, продукт исторического развития. Эта система состоит из множества напластований, из разных механизмов, функционирующих в интересах разных акторов и на основании разных – в сущностипротиворечащих друг другупринципов. В ходе многочисленных трансформаций и обновлений, многие механизмы рекрутирования не были уничтожены полностью (за исключением номенклатурных практик), а лишь отодвинуты на задний план. Кроме того, некоторые модернизированные инструменты подбора и расстановки кадровявляются лишь имитационными, поскольку маскируют иные – исторически унаследованные – правила игры.
Соответственно, имеется довольно большое число акторов, которые оказывают влияние на состав административно-политической элиты. Конфигурация этих акторов не всегда совпадает с формальныминормами и, как правило, не представляется достаточно прозрачной.
Поскольку все сосуществующие механизмы рекрутирования региональной административно-политической элиты не являются всеохватными, внутри системы происходят многочисленныеявные и скрытые институциональные конфликты.Сама система рекрутирования в таких условиях не может быть стройной и завершенной: нет некоторых незыблемых и унифицированных критериев подбора кадров, логики выстраивания карьеры, принципов отбора и элитных фильтров, требований к личным и профессиональным качествам элитария. Тем не менее, систему рекрутирования нельзя назвать полностью хаотичной: она не лишена внутренних – хотя и конкурирующих – закономерностей.
Финансирование
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 17-46-680457 «Моделирование процессов рекрутирования и трансформации региональных политических элит в современной России».
1. Asotova A. Politicheskie elity malykh i srednikh gorodov Rossii: pereput'e ili zastoy [Tekst] / A. Asotova, G. Filippov //Vlast'. 2009. № 6. S. 12-15.
2. Gel'man V.Ya. Rossiya v institutsional'noy lovushke [Tekst] / V.Ya. Gel'man // Pro et Contra. 2010. № 4-5. S. 23-38.
3. Gel'man V.Ya. Lokal'nye rezhimy, gorodskoe upravlenie i «vertikal' vlasti» v sovremennoy Rossii [Tekst] / V.Ya. Gel'man, S.I. Ryzhenkov // Politicheskaya ekspertiza: POLITEKS. 2010. T. 6. № 4.S. 130-151.
4. Krosston M. «Svoi» vs. «chuzhie», «mestnye» vs. «varyagi»: politicheskie konflikty v Rossii na lokal'nom urovne [Tekst] / M. Krosston, D.G. Sel'tser //Vestnik Tambovskogo universiteta. Seriya Politicheskie nauki i pravo. 2015. № 3 (3). S. 5-15.
5. Lapina N.Yu. Strategii regional'nykh elit: ekonomika, modeli vlasti, politicheskiy vybor [Tekst] / N.Yu. Lapina, A.E. Chirikova. M.: INION RAN, 2000. 221 s.
6. Lapina N.Yu. Regiony-lidery: ekonomika i politicheskaya dinamika (na primere Yaroslavskoy i Samarskoy oblastey). [Tekst] / N.Yu. Lapina, A.E. Chirikova. M.: IS RAN, 2002. 326 s.
7. Ledyaev V.G. Gorodskie politicheskie rezhimy: teoriya i opyt empiricheskogo issledovaniya [Tekst] / V.G. Ledyaev //Politicheskaya nauka. 2008. № 3. S. 32-60.
8. Ledyaev V.G. Sotsiologiya vlasti. Teoriya i opyt empiricheskogo issledovaniya vlasti v gorodskikh soobshchestvakh [Tekst] / V.G. Ledyaev. M.: Izdatel'skiy dom NIU VShE, 2012. 472 s.
9. Ledyaev V.G. Gubernator i ego komanda v prostranstve gorodskoy politiki malykh rossiyskikh gorodov [Tekst] / V.G. Ledyaev, A.E. Chirikova. //Vestnik Permskogo universiteta. Politologiya. 2013. № 3. S. 4-25.
10. Matsuzato K. Raskol KPSS i peregruppirovka eks-nomenklaturnoy elity v Chelyabinskoy, Samarskoy, Ul'yanovskoy, Tambovskoy i Tverskoy oblastyakh [Tekst] / K. Matsuzato. //Federalizm i detsentralizatsiya. Ekaterinburg: UrO RAN, 1998. S. 127-188.
11. Matsuzato K. Stabil'nost' i razvitie: neprostaya dialektika [Tekst] / K. Matsuzato //Munitsipal'naya vlast'. 1998. № 2. S. 54-56.
12. Matsuzato K. Subregional'naya politika v Rossii: metodika analiza [Tekst] / K. Matsuzato //Tret'e zveno gosudarstvennogo stroitel'stva Rossii: podgotovka i realizatsiya Federal'nogo Zakona ob obshchikh printsipakh organizatsii mestnogo samoupravleniya v Rossiyskoy Federatsii (Occasional Papers on Changes in the Slavic-Eurasian World. № 73). Sapporo: SRC, 1998. P. 12-35.
13. Mitrokhin S. Predposylki i osnovnye etapy detsentralizatsii gosudarstvennoy vlasti v Rossii [Tekst] / S. Mitrokhin //Tsentr - regiony - mestnoe samoupravlenie / Pod red. G. Lyukhterkhandt-Mikhalevoy, S. Ryzhenkova. M.-SPb.: Letniy sad, 2001. S. 47-87.
14. Nechaev V.D. Detsentralizatsiya, demokratizatsiya i effektivnost'. Reforma federativnykh otnosheniy i mestnogo samoupravleniya cherez prizmu teorii effektivnoy detsentralizatsii [Tekst] / V.D. Nechaev //Polis. Politicheskie issledovaniya. 2003. № 3. S. 92-101.
15. Pappe Ya.Sh. Oligarkhi [Tekst] / Ya.Sh. Pappe. M.: Izdatel'skiy dom GU-VShE. 2000. 232 s.
16. Polishchuk L. Rossiyskaya model' «peregovornogo federalizma»: Politiko-ekonomicheskiy analiz [Tekst] / L. Polishchuk. //Politika i ekonomika v regional'nom izmerenii /Pod red. V. Klimanova, N. Zubarevich. M.-SPb.: Letniy sad, 2000. S. 88-108.
17. Regional'nye elity Severo-Zapada Rossii: Politicheskie i ekonomicheskie orientatsii [Tekst] /Pod red. A.V. Duki. SPb: Aleteyya, 2001. 352 s.
18. Sel'tser D.G. Vzlety i padeniya nomenklatury [Tekst] / D.G. Sel'tser. Tambov: OGUP «Tambovpoligrafizdat». 2006. 589 s.
19. Sel'tser D.G. «Varyagi» v praktike lokal'nogo upravleniya sovremennoy Rossii [Tekst] / D.G. Sel'tser. //Pro nunc. Sovremennye politicheskie protsessy. 2015. № 1 (14). S. 122-141.
20. Sel'tser D.G. Model' raspada SSSR cherez poteryu KPSS kadrovogo kontrolya [Tekst] / D.G. Sel'tser. //Vestnik Tambovskogo universiteta. Seriya Politicheskie nauki i pravo. 2016. T. 2. № 4 (8). S. 12-19.
21. Sel'tser D.G. Perestroyka i destabilizatsiya nomenklaturnoy organizatsii vlasti v SSSR [Tekst] / D.G. Sel'tser. // Vestnik Tambovskogo universiteta. Seriya: Gumanitarnye nauki. 2007. № 1 (45). S. 42-53.
22. Sel'tser D.G. Proraby i konstruktsii: lokal'nye elity i munitsipal'naya vlast' v Rossii [Tekst] / D.G. Sel'tser. //Pro nunc. Sovremennye politicheskie protsessy. 2014. № 1 (13). S. 163-176.
23. Sel'tser D.G. Transformatsiya korpusa glav gorodov i rayonov Rossii (1991-2011 gg.) [Tekst] / D.G. Sel'tser, K.S. Volodin. // Vestnik Tambovskogo universiteta. Seriya: Gumanitarnye nauki. 2011. № 5 (97). S. 26-29.
24. Sel'tser D.G. Dinamichnaya model' transformatsii lokal'nykh politicheskikh elit na etape perekhoda vlasti ot B.N. El'tsina k V.V. Putinu [Tekst] / D.G. Sel'tser, I.A. Khabarov //Pro nunc. Sovremennye politicheskie protsessy. 2015. № 2 (15). S. 43-54.
25. Sel'tser D.G. Postsovetskaya transformatsiya rayonno-gorodskikh politicheskikh rezhimov na etape perekhoda vlasti ot B.N. El'tsina k V.V. Putinu [Tekst] / D.G. Sel'tser, I.A. Khabarov //Pro nunc. Sovremennye politicheskie protsessy. 2015. № 2 (15). S. 55-63.
26. Turovskiy R.F. Natsionalizatsiya i regionalizatsiya partiynykh sistem: podkhody k issledovaniyu [Tekst] / R.F. Turovskiy. //Politiya: Analiz. Khronika. Prognoz (Zhurnal politicheskoy filosofii i sotsiologii politiki). 2016. № 1 (80). S. 162-180.
27. Fedorchenko S.N. Gosudarstvennaya kadrovaya politika v sovetskom soyuze i sovremennoy Rossii: politiko-filosofskiy analiz [Tekst] / S.N. Fedorchenko. M.: Nauchno-izdatel'skiy tsentr INFRA-M. 2017. 154 s.
28. Khabarov I.A. Elita predstavitel'nykh organov mestnogo samoupravleniya 1990 - 2004 gg.: osobennosti formirovaniya i evolyutsiya statusa v sisteme vlasti (na materialakh Tambovskoy oblasti) [Tekst] / I.A. Khabarov //Vestnik Moskovskogo universiteta. Ser. 12. Politicheskie nauki. 2008. № 5. S. 110-114.
29. Chirikova A.E. Vlast' v malom rossiyskom gorode. [Tekst] / A.E. Chirikova, V.G. Ledyaev. M.: Izdatel'skiy dom NIU VShE. 2017. 414 s.
30. Chirikova A.E. Vlast' v malom rossiyskom gorode: konfiguratsiya i vzaimodeystvie osnovnykh aktorov [Tekst] / A.E. Chirikova, V.G. Ledyaev, D.G. Sel'tser //Polis. Politicheskie issledovaniya. 2014. № 2. S. 88-105.
31. Ledyaev V. Who governs? Power in the local Russian community [Text] / V. Ledyaev, A. Chirickova, D. Seltser //Journal of Political Power. 2014. Vol. 7. № 2. P. 211-231.
32. Matsutato K. From Communist Boss Politics to Post-communist Caciquismo - the Meso-elite and Meso-governments in Post-communist Countries [Text] / K. Matsutato // Communist and Post-Communist Studies. 2001. № 34. P. 175-201.
33. Matsutato K. Local Elites Under Transition: County and City Politics in Russia 1985-1996 [Text] / K. Matsutato //Europe-Asia Studies. 1999. Vol. 51. № 8. R. 1367-1400.
34. Matsutato K. Progressive North, Conservative South? Reading the Regional Elite as a Key to Russian Electoral Puzzles [Text] / K. Matsutato //Regions: A Prism to View the Slavic-Eurasian World. Sapporo: SRC, 2000. P. 143-176.
35. Matsutato K. The Split and Reconfiguration of Ex-Communist Party Factions in the Russian Oblasts: Chelyabinsk, Samara, Ulianovsk, Tambov, and Tver (1991-1995) [Text] / K. Matsutato //Democratizatsiya: The Journal of Post-Soviet Democratization. 1997. Vol. 5. № 1. P. 51-88.
36. Matsuzato K. Russia’s Local Reform of 2003 from a Historical Perspective: A Comparison with China [Text] / K. Matsutato, F. Tahara //Acta Slavica Iaponica. 2014. T. 34. P. 115-139.
37. Tahara F. Principal, Agent or Bystander? Governance and Leadership in Chinese and Russian Villages [Text] / F. Tahara //Europe-Asia Studies. 2013. Vol. 65. № 1, January 2013. P. 75-101.
38. Turovsky R.Russia’s regions as winners and losers: Political motives and outcomes in the distribution of federal government transfers [Text] / R. Turovsky, Y. Gaivoronsky //European Politics and Society. 2017. S. 1-23.
