«Князь Серебряный» А.К. Толстого - одно из лучших классических произведений в жанре исторического романа, что объясняется, прежде всего, превосходными качествами языка произведения, главное из которых - глубокая документированность. Именно отношение писателя к источникам, принципы и приемы художественного использования документальных текстов в значительной мере определяют не только отбор и употребление устаревших языковых средств, воспроизведение тех или других черт стилистической системы речи прошлого, но и отбор, и жанрово-стилистическое использование актуальных языковых средств, а в конечном счете - историческую достоверность и колоритность языка произведения в целом.

Основным документальным источником для «Князя Серебряного» послужила «История Государства Российского» Н.М. Карамзина, который, как известно, в свою очередь опирался на доступные ему документальные свидетельства эпохи. Наряду с «Историей…» Карамзина писатель использовал целый ряд первоисточников, в частности послания Ивана Грозного и Андрея Курбского, записки иностранных очевидцев - Горсея, Флетчера, Массы, Одерборна, разного рода царские указы и т.д. Пользовался писатель также трудами С.М. Соловьева, А.А. Терещенко, Н.И. Костомарова и других историков, которые, как и Карамзин, в свою очередь ссылаются на первоисточники.

Первостепенными по значимости в создании документальной лингвоосновы исторического романа языковыми средствами, почерпнутыми А.К Толстым из документальных свидетельств эпохи Ивана Грозного и посвященных ей исследований, следует признать лексические и фразеологические историзмы, которые мы определяем как слова и устойчивые сочетания слов, служащие для наименования исчезнувших из жизни народа реалий. Особенно широко писатель употребляет эти устаревшие средства языка в описательных текстах. Так, весьма показательным примером служит описание поединка боярина Морозова с князем Вяземским:

«Внутри оцепленного места расхаживали поручники и стряпчие обеих сторон. Тут же стояли боярин и окольничий, приставленные к полю, и два дьяка, которым вместе с ними надлежало наблюдать за порядком боя <...> На Морозове был дощатый доспех, т.е. старинные бахтерцы из наборных блях, наведенных через ряд серебром. Наруги, рукавицы и поножи блестели серебряными разводами. Голову покрывал высокий шишак с серебром и чернью... У бедра его висел на узорном поясе, застегнутом крюком, широкий прямой тесак... К правой стороне седла привязан был концом вниз золоченый шестопёр...

Вооружение Вяземского было гораздо легче. Еще страдая от недавних ран, он не захотел надеть ни зерцала, ни бахтерцов, хотя они и считались самою надежною броней, но предпочел им легкую кольчугу...» [1, гл. 31].

В этом фрагменте для художественной детализации и фактологизации А.К. Толстой использует историзмы боярин, окольничий, поручники, стряпчие, дьяк, бахтерцы, зерцала, шишак, кольчуга и др. Слова поле, копьё, бой, броня, боец также употребляются со своеобразным семантическим наполнением, характерным для эпохи.

Следует заметить, что у Толстого очень мало анахронизмов. Так, в 8-й, 29-й и 31-й главах Грозный сидит в креслах. Они, по свидетельству П.М. Строева, появились у московских царей лишь при Алексее Михайловиче, а до этого времени были стулья, которые «по назначению государя ставили вперед или носили за ним» [2]. В первой главе писатель в речи крестьянина (Заплакала старуха, да нечего делать, отперла сундук, вынула из тряпицы два алтына, подает со слезами: берите, только живу оставьте) использует слово алтын, которым во времена Толстого и вплоть до конца советской эпохи (1991 г.) называли медную монету достоинством 3 копейки. Однако в эпоху И. Грозного алтын еще не чеканили: этот историзм использовался только как название условного счетного понятия, эквивалентного 6 московским (сабельным) или 3 новгородским (копейным) деньгам, при переводе денежных расчетов с татарской (двенадцатеричной) системы на русскую (десятеричную). Как реальную монету алтын впервые начали чеканить при царе Алексее Михайловиче в 1654 г. из меди. Она называлась тогда алтынник. Трехкопеечную монету с названием «алтын» стали чеканить (сначала из серебра) в 1704 г. по указу Петра I. (Примечательно, что это колоритное слово, этимологию которого возводят к тюрк. altyn «золото», «золотой» [3], может из разряда историзмов вновь войти в активный запас, поскольку в апреле 2014 г. на обсуждении планов Евразийского экономического союза (ЕАЭС) было намечено введение «не позднее 2025 г.» единой валюты ЕАЭС - гипотетической денежной единицы союза - с рабочим названием «алтын».) В последней главе Толстой пишет о Борисе Годунове: «Он сделался шурином царевича Фёдора, за которого вышла его сестра Ирина, и имел теперь важный сан конюшего боярина (курсив наш. - О.В.)» [1, гл. 40], повторяя тем самым ложное истолкование особенностей русской придворной иерархии в записках иностранных очевидцев. Борис Годунов был не конюшим боярином, а боярином и конюшим, т.е. совмещал сан с почетной должностью. В ведении боярина и конюшего состояли все царские конюшни и заводы. К некоторым конным заводам были приписаны волости. По сведениям английского посланника Флетчера, годовой доход Бориса Годунова на должности конюшего составлял 12 тыс. рублей в год, хотя доход обычного боярина составлял не более 700 руб. в год. [См. статьи Алтын и Конюший в Википедии. - URL: https://ru.wikipedia]. В целом же, повторим, неточностей у Толстого очень мало, к тому же они не являются грубыми, очевидными и носят вполне объективный характер, так как отражают представления современной автору исторической науки, которая не располагала еще достаточным количеством источников и их исследований.

Стремление автора к исторической достоверности прослеживается на протяжении всего текста романа. Оно проявляется и в точном изображении характерного для эпохи уклада русской жизни (обрядов, поверий, игр, развлечений и др.), предметов быта, одежды, домашней утвари и т.д. Например, в 5-й гл. Толстой художественно описывает яркие детали одежды богатой и знатной замужней русской женщины:

«Елена с сенными девушками сидела под липами на дерновой скамье, у самого частокола. На ней был голубой аксамитный летник с яхонтовыми пуговицами. Широкие кисейные рукава, собранные в мелкие складки, перехватывались повыше локтя алмазными запястьями, или зарукавниками. Такие же серьги висели по самые плечи; голову покрывал кокошник с жемчужными наклонами, а сафьянные сапожки блестели золотою нашивкой» [1, гл. 5].

Мы видим, что здесь, как и в некоторых других случаях, автор, облегчая читателю восприятие, дает необходимые, с его точки зрения, краткие точные толкования значения употребляемого историзма непосредственно в тексте: запястьями, или зарукавниками. Сравните с другими авторскими пояснениями:

«Другие (опричники. - О.В.) сидели на скамьях и играли в шахматы или в зернь. Так называли тогда игру в кости» [1, гл. 7]; «Голову его (атамана Ванюхи Перстня. - О.В.) покрывала мисюрка, или железная круглая шапка, вроде тафьи, называвшаяся также и наплешником. К шапке приделана была бармица, или стальная кольчатая сеть, защищавшая от сабельных ударов затылок, шею и уши. Широкоплечий детина держал в руке чекан - молот, заостренный с задней стороны и насаженный на топорище» [1, гл. 13]; «Его (коня. - О.В.) покрывал бархатный малиновый чалдар, весь в серебряных бляхах. От кованого налобника падали по сторонам малиновые шелковые морхи, или кисти, перевитые серебряными нитками, а из-под шеи до самой груди висела такая же кисть, больше и гуще первых, называвшаяся наузом»; «Другие опричники стояли вокруг поля, т.е. просторного места, приготовленного для конного или пешего боя, смотря по уговору бойцов», «Вместо шишака на князе (Вяземском. - О.В.) была ерихонка, т.е. низкий, изящно выгнутый шлем, имевший на венце и ушах золотую насечку...» [1, гл. 31]; «Венец его (царя. - О.В.) шишака был украшен деисусом, т.е. изображением на финифти Спасителя, а по сторонам Богородицы, Иоанна Предтечи и разных святых» [1, гл. 35].

Однако чаще всего автор не дает толкования историзмам в тексте романа. Контекст тоже не всегда делает их значения прозрачными, и тогда на помощь читателю приходит справочная литература. Так, в приведенных выше примерах слово чалдар употреблено без каких-либо пояснений. Нужную информацию о нем находим в частности в словаре Даля и «Словаре редких и забытых слов»: «ЧАЛДАР - м. стар. и чандар, конские латы» [4, т. 4, с. 581]; «Чалдар - старинный конский убор, попона из металлических блях и пластинок» [5, с. 535].

Другой пример: в авторском повествовании о визите князя Вяземского к боярину Морозову наряду с морфологическим архаизмом холопи встречаем колоритные историзмы знакомец и держальник: «Морозов с золотым блюдом медленно шел к ним навстречу, а за ним шли знакомцы, держальники и холопи боярские» [1, гл. 15]. Обратившись к словарю, узнаем, что держальник - «в Московском государстве - юноша из бедных дворян, взятый на воспитание боярином; держальников бояре «держали» при себе для поручений по делам военной службы. Иметь держальников было запрещено Петром I в 1701 г. [7]. Из словаря Даля можно почерпнуть более подробную информацию об этом слове: «Стар. товарищ или помощник воеводы; бедные дворяне, постоянно проживавшие на полном содержании в домах людей родословных; они предшествовали своим патронам, когда последние выезжали со двора, входили с ними в дома частных людей, где принимались как гости; но во время приезда патронов во дворец оставались у крыльца при лошадях. Иногда городовые воеводы назначали их к доходным должностям в своем городе для кормления» [4, т. 1, с. 432]. Для наименования такого иждивенца из бедных дворян использовали также слово знакомец (ср.: по словарю И. Срезневского, «2). В старину знакомцами назывались мелкие дворяне, кои жили в домахъ у знатныхъ» [6, с. 92] ), имевшее, по-видимому, более широкую семантику: «приживальщик в доме знатного богатого родственника, выполнявший различные поручения, связанные и не связанные с военной службой». Еще раз убеждаемся в том, насколько точен Толстой в отражении особенностей социальной иерархии эпохи и других исторических деталей.

Подтверждением тому служат и другие примеры. В последней (40-й) гл. романа - «Посольство Ермака» - в речи Грозного Толстой употребляет (в П. мн.ч.) существительное острожок - уменьшительное производное от острог. Это слово в «Словаре русских историзмов» имеет три значения: «1. В Древней Руси - ограда в виде стены из вкопанных вплотную друг к другу заостренных сверху столбов. 2. В Московском государстве - селение, огороженное острогом 1, высотой 4-6 м, в форме четырехугольника с башнями по углам, являвшееся укрепленным пунктом. 3. В России до 1917 г. - тюрьма; обнесенная стеной тюремная территория» [7]. Логично предположить, что Толстой использует это слово во 2-м историческом значении. Однако у Даля находим более подробное толкование: «ОСТРОГ м. стар. частокол, или палисадник из свай, вверху заостренных; всякое поселенье было острогом, либо городком; первый делался наскоро, из бревен стойком, и им ограждалось небольшое войско, или обносился осаждаемый город: оступиша Рязань, и острогом оградиша и: второй рубился стеной, венцами, с углами, с башнями, каланчами. Первые поселенья на севере и в Сибири: Удской, Кольский, Пустозерский острог…» [4, т. 2, с. 707], позволяющее уточнить тот исторически достоверный смысл, который вкладывает в слово острожок писатель: 'одно из первых русских небольших поселений в Сибири, в форме четырехугольника с башнями по углам, огороженное частоколом из заостренных вверху бревен высотой 4-6 м и являвшееся укрепленным пунктом'. Поскольку третье значение лексемы острог в эпоху Толстого было ещё актуальным, её следует квалифицировать как семантический историзм по отношению ко времени создания произведения и как собственно лексический историзм по отношению к словарному составу языка нашего времени.

Собственно лексические историзмы, используемые Толстым в романе, могут быть отнесены к одной из следующих семантических групп:

1. особенности социально-сословного расслоения, придворной иерархии (сан, должность, род занятий, обязанностей и т.п.): князь - 'высший родовой титул феодальной знати, передававшийся по наследству'; боярин - 'высший гражданский чин феодальной знати, отмененный затем Петром I'; воевода - 'высший военный чин'; конюший - 'первый чин высшего совещательного и законодательного органа - Боярской думы, впоследствии упраздненной Петром I'; дворецкий - 'управляющий великокняжеским хозяйством'; оружничий - 'придворный чин, ответственный за вооружение'; окольничий - 'чин Боярской думы, дававший возможность возглавлять один из Приказов (подобие современного министерства) или быть городским воеводой' [1, Предисловие]; стремянный - 'конюх-слуга'; посадский - 'житель торгово-промышленной части города (посада), расположенной вне крепостной стены' [1, гл. 1]; кравчий - 'придворный чин, в ведении которого находились стольники, подававшие кушанья царю' [1, гл. 6, 8]; сокольник - 'придворный охотник, ответственный за охоту с ловчими птицами' [1, гл. 7, 20, 23, 40]; рында - 'царский телохранитель и оруженосец' [1, гл. 8, 40]; бирюч - 'глашатай; помощник князя по судебным делам' [1, гл. 31] и др.;
2. виды оружия и защитные доспехи: бахтерцы - 'доспехи из металлических пластин, соединенных кольцами' [1, гл. 1]; шестопёр - 'ударное оружие в виде палицы с шестью железными ребрами («перьями»)' [1, гл. 4]; саадак - 'лук в чехле и колчан со стрелами, общее наименование вооружения лучника' [1, гл. 8]; бердыш - 'вид боевого топора: секира на длинном древке'; мисюрка - 'шлем, состоявший из круглой железной верхушки с железной сеткой вокруг' [1, гл. 13]; кольчуга - 'доспех в виде рубашки из легких металлических колец' [1, гл. 22]; крыж - 'крестообразная рукоять меча или сабли' [1, гл. 27], наручи - 'стальные нарукавники', поножи - 'часть доспехов, которая защищает переднюю часть ноги от колена до щиколотки', шишак - 'высокий островерхий железный шлем', бармица - 'металлическая сетка, прикреплявшаяся к шлему для защиты лица, затылка, плеч', зерцала - 'половинки стальных кованых лат, нагрудник вместе с наспинником', ослоп - 'дубина с железными бляхами на утолщенном конце' [1, гл. 31] и др.;
3. одежда и обувь; материалы, из которых они изготавливались: однорядка - однобортный кафтан; мурмолка - 'бархатная или меховая высокая шапка с плоской тульей, сужавшейся кверху, и отворотами, пристегивавшимися к тулье'; кармазин - 'тонкое сукно красного цвета' [1, гл. 3]; терлик - 'кафтан для торжественных церемоний' [1, гл. 4]; летник - 'женская легкая летняя одежда' [1, гл. 5, 26, 27]; кокошник - 'женский головной убор в виде полукруглого щита'; аксамит - 'шелковая ткань, шитая золотом' [1, гл. 5]; кунтуш - 'польская/украинская верхняя одежда' [гл. 8]; шлык - 'островерхая шапка' [1, гл. 11]; ферязь - 'верхнее распашное платье' [1, гл. 13]; опашень - 'кафтан с широкими короткими рукавами' [гл. 15, 27]; зарбас - 'вид восточной ткани', сафьян - 'мягкая эластичная кожа, выделываемая из шкур коз и овец' [1, гл. 31]; охабень - 'широкий кафтан' [1, гл. 32, 33] и др.;
4. предметы быта, хозяйства, домашней утвари; инструменты, в том числе музыкальные, и т.п.: сулея - 'сосуд, бутыль' [1, гл. 3]; братина - 'чаша, сосуд для питья' [1, гл. 8, 40]; гусли - 'старинный струнный щипковый музыкальный инструмент' [1, гл. 8]; чепрак - 'матерчатая подстилка' [1, гл. 15]; тулумбас - 'медный бубен, в который били палкой с привязанным шариком - вощагой' [1, гл. 35];
5. особенности старинной архитектуры, названия оборонительных сооружений, строений, увеселительных заведений и т.п.: засека - 'оборонительное сооружение из поваленных деревьев' [1, гл. 7]; кружало - 'кабак, питейное заведение' [1, гл. 13]; cкудельница - 'часовня при кладбище' [1, гл. 21] и др.;
6. напитки и яства: медок (= мёд; см. толкование ниже) [1, гл. 1]; романея - 'сорт французского (романского) вина' [1, гл. 6]; аликант - 'сладкое испанское вино', бастр - 'сладкое виноградное вино' [1, гл. 8] и др.;
7. старинные названия денежных единиц и единиц измерения расстояния, объёма, массы и т.д.: корабленник - 'старинная золотая монета иностранной чеканки с изображением корабля' [1, гл. 7]; поприще - 'древнерусская мера длины, равная 1,5 версты' [1, гл. 1, 38]; сегодня это слово сохраняется в книжной речи в возвышенном значении 'сфера, род деятельности, жизненный путь', следовательно, должно быть квалифицировано с позиций современного языка как семантико-стилистический историзм.

Наиболее частотными в тексте являются слова-представители первых трех групп, остальные Толстой использует значительно реже.

Нельзя не заметить, что в романе Толстого, посвященном периоду тотального террора в эпоху Ивана Грозного, самыми употребительными историзмами закономерно выступают слова опричник и опричнина. В «Словаре устаревших слов русского языка» опричник в первом (историческом) значении определяется как «служилый дворянин, состоявший в рядах опричнины - особого войска царя Ивана IV (Грозного), одной из задач которого была борьба с княжеской и боярской оппозицией» [8, с. 466]. Существительное опричник образовано от архаичного наречия опричь - 'кроме'. Поэтому опричников называли также кромешниками. Этот синоним имеет каламбурный смысл: как утверждает историк В.Б. Кобрин, кромешниками опричников впервые назвал в одном из писем Ивану Грозному опальный князь Андрей Курбский; «в аду же, как считалось, господствовала "тьма кромешная". Так опричники становились под пером Курбского адовым воинством» [9, с. 47]. Примечательно, что Н.М. Карамзин подтверждает каламбурную семантику слова кромешник, но ничего не сообщает о том, что оно было впервые употреблено Курбским (пишет лишь о синонимическом использовании наряду с опричник: «Опричник или кромешник - так стали называть их, как бы извергов тьмы кромешней - мог безопасно теснить, грабить соседа, и в случае жалобы брал с него пеню за бесчестье» [10, т. IX, с. 362]). А.М. Кузнецов комментирует в Примечаниях к «Истории Государства Российского» это место в ней так: «Связь с «кромешной тьмой» - невеселый народный (курсив наш. - О.В.) каламбур» [10, c. 555].

А.К. Толстой, учитывая каламбурную семантику синонима кромешник, использует его как оскорбительное ироническое слово в обращенной к царю речи положительных, народных персонажей: Дружины Андреевича Морозова [1, гл. 34], князя Серебряного, старой мамки Онуфриевны [1, гл. 37], которая, помимо того, подтверждает дьявольскую природу опричнины и предрекает небесную кару (пожар в Александровской слободе от ударившей в деревянное строение молнии) словами «Гром Господень убьет тебя, окаянного, вместе с дьявольским полком твоим!» [1, гл. 36]. В поражающей своей художественной силой главе «Казнь» юродивый Вася, прототипом которого был Василий Блаженный, кротко глядя в глаза Ивану Грозному, называет его царём кромешным (т.е. дьяволом!) и сравнивает с царями Саулом и Иродом [1, гл. 35] - библейскими персонажами, имена которых стали символами деспотизма. Наиболее показательной в плане использования Толстым синонима кромешник с особой стилистической целью представляется глава «Шутовской кафтан», где гордый боярин Морозов, облаченный по приказу царя опричниками в кафтан шута, гневно произносит ключевое слово кромешник несколько раз по ходу действия. Автор подчеркивает тем самым мужество, бесстрашие, правдолюбие, искренность героя и его презрение к опричнине:

« - Прочь! - воскликнул Морозов, отталкивая Грязного, - не смей, кромешник, касаться боярина Морозова, которого предкам твои предки в псарях и холопях служили! <…> Тогда, - воскликнул Морозов, отталкивая стол и вставая с места, - тогда ты, государь, боярина Морозова одел в шутовской кафтан и велел ему, спасшему Тулу и Москву, забавлять тебя вместе со скаредными твоими кромешниками! <…> И не будет с тобою кромешников твоих заградить уста вопиющих, и услышит их судия, и будешь ты ввергнут в пламень вечный, уготованный диаволу и ангелом его!» [1, гл. 34].

Наряду с собственно лексическими историзмами А.К. Толстой использует в тексте лексико-семантические историзмы: казначей [1, Предисловие] - 'в описываемую эпоху: боярин, возглавлявший великокняжеский казенный двор' (в Википедии находим дополнительную информацию: «Казначеи были не только у князей, но и у частных лиц, бояр. В духовных грамотах московских князей казначей упоминается наряду с тиунами домосковской Руси; и те, и другие были рабы-хранители княжеских прибытков»), а начиная с XVIII в. и в наши дни употребляется в значениях: «1. Кассир, хранитель денег и ценностей учреждения, общественной организации. 2. Управляющий казначейством» [11, с. 259]; медок [1, гл. 1], или мёд - 'старинный хмельной напиток, особо приготовленный из пчелиного мёда' [8, с. 385]; брони [1, гл. 16, 40] - 'доспехи'; сегодня это слово употребляется (в конкретных фонетико-морфологических вариантах) в других значениях (ср.: бронь в гостинице, броня танка) и только в форме ед.ч. (вместе с тем прослеживается явная преемственная связь исторического значения с современным, что позволяет уточнить тип: частичный семантико-морфологический историзм); подстава [1, гл. 17] - 'лошади, приготовленные на пути следования кого-либо для смены уставших лошадей, а также место смены лошадей' [8, с. 519] - актуальное во времена Толстого понятие; следовательно, в романе это семантический историзм времени, а по отношению к современному языку, в котором широкоупотребительно жаргонно-просторечное значение этого слова, - семантико-стилистический историзм; поле [1, гл. 29] - 'судебный поединок'; дьяк [1, гл. 31] - 'чиновник: государственный служащий (письмоводитель) или начальник органа управления (приказа) на Руси до XVIII в.; посольский дьяк - начальник посольского приказа, думный дьяк - нижний чин в Боярской думе'; ср.: во времена Толстого (до конца XIX в.) дьяк - церковнослужитель низшего разряда в православной церкви, не имевший степени священства. В наши дни для наименования этого служащего церкви используется слово чтец, следовательно, по отношению к языку эпохи Толстого это только семантический историзм, а с позиций нашего современного языка - устаревшее слово, выступающее в художественной и научной литературе в исконном значении как семантический историзм, а в более позднем значении - как лексический архаизм времени.

С лексическими и лексико-семантическими историзмами конкурируют в роли выразительных средств исторической стилизации языка в романе фразеологические историзмы: опричный боярин (высший гражданский чин, учрежденный И. Грозным при введении опричнины) [1, Предисловие]; докончальная грамота – ‘окончательно утвержденный мирный договор’ [1, гл. 1], служилая бронь [1, гл. 1, 29] – ‘дорожные доспехи’, губной староста [1, гл. 1] – ‘выборный из местных дворян, возглавлявший губу – округ’; кружечный двор [1, гл. 4] (или кружало) – ‘казённое питейное заведение’; курячья уха – ‘уха, которая варилась на курином бульоне’; ездить у царского саадака – ‘возить колчан с луком и стрелами, подавать их к стрельбе’ [1, гл. 8]; разбойный приказ [1, гл. 10] – ‘одно из центральных государственных учреждений в Московской Руси XVI–XVII вв., ведавшее сыском и судом по крупным уголовным делам’, чёрные сотни [1, гл. 12] – ‘в XV–XVII вв. торговое и ремесленное население, жившее в городских посадах’ (фразеологизм употреблен писателем в этом первичном историческом значении. Во времена Толстого и позже – до советской эпохи – это выражение имело уже иное значение: монархическая, шовинистическая погромная организация. Поэтому по отношению ко второй половине XIX – первой четверти XX вв. данное устойчивое сочетание в первом значении следует квалифицировать как семантико-фразеологический историзм, а применительно к современному состоянию языка – как фразеологический историзм с двумя разновременными значениями), столбовой боярин [1, гл. 15, 37] – ‘представитель старинного знатного рода’, поцелуйный обряд [1, гл. 15, 16] – 'в домах богатых и знатных людей на Руси в XVI–XVII вв.: специальный ритуал чествования гостей, знак уважения’, выдать головой кого-л. кому-л. [1, гл. 34] – ‘отдать жизнь и имущество виновного, лишенного всех прав, во власть обвинителя’, сторожевой полк [1, гл. 37, 38] – ‘пограничный, разведывательный полк, состоявший из воинов сторóжи – разведчиков’, считаться в разрядах [1, гл. 40] – ‘ссылаясь на разрядные книги, выяснять, чей княжеский / боярский род более знатный и древний, следовательно, кто имеет право быть ближе к царю в государственных делах и застолье’, милостивая грамота [1, гл. 40] – ‘царский указ о награждении («миловании») кого-либо чем-либо за особые заслуги’, объездной голова [1, гл. 40] – «(вар. Объезжий голова). В Московском государстве XVI–XVII вв. – начальник конной городской стражи (объезда), отвечавший за соблюдение общественного порядка и правил противопожарной безопасности» [7] и др. 

Встречаются в тексте романа – преимущественно в речи повествователя – также лексические и фразеологические историзмы времени (термин Н.М. Шанского) – слова и устойчивые сочетания слов, называющие реалии, которые были актуальными как в эпоху Ивана Грозного, так и в эпоху Толстого, но исчезли из жизни народа в наше время. Эти слова и выражения в романе служат для современного читателя не менее колоритными приметами воскрешаемой эпохи, чем авторские собственно стилистические (идиолектические) средства создания ее речевого колорита.

Как историзмы времени в «Князе Серебряном» следует квалифицировать слова: стремянный [1, гл. 1] – ‘конюх-слуга, ухаживавший за верховой лошадью своего господина, а также слуга, сопровождавший барина во время охоты’ [8, с. 660] (понятие еще вполне актуальное в XIX в.); сотский [1, гл. 1] – ‘выборный (от ста крестьянских дворов) на Руси в XV–XVII вв.’, а в эпоху Толстого (и до 1917 г.) – ‘низшее должностное лицо сельской полиции, избиравшееся на сельском сходе’ (следовательно, это слово в тексте романа, как и острог [1, гл. 40] или стряпчий [1, гл. 29, 31], по отношению к языку времени создания произведения следует квалифицировать как семантический историзм, а по отношению к языку нашего времени – уже как собственно лексический историзм), лучина [1, гл. 2] – ‘сухая длинная щепка из сосны или берёзы, использовавшаяся для освещения избы’ [8, с. 370]; рогатка [1, гл. 2] – ‘1. Переносное заграждение в виде треугольного бруса на крестообразных стойках’ [8, с. 589] (Даль не отмечает это слово как устаревшее и определяет его как «продольный брус со вдолбленными накрест палисадинами, для преграды пути» [4, т. IV, с. 100]. В частности, рогатки использовались для перегораживания проезжей части на заставах, поэтому заставу также могли метонимически называть рогаткой (отсюда развилось современное переносное значение: рогатка – ‘препятствие’, ставить рогатки – ‘создавать препятствия, помехи’), службы [1, гл. 4] – ‘подсобные помещения, постройки для хозяйственных надобностей’, образная [1, гл. 4] – ‘небольшая комната с иконами, которая располагалась в богатом доме обычно рядом с девичьей’; косник [1, гл. 5] – ‘украшение для девичьей косы’, доломан – гусарский мундир [1, гл. 8], сбитень [1, гл. 11] – ‘горячий напиток, приготовлявшийся из воды, мёда и пряностей’ [8, с. 607], аргамак – устаревающее название восточной верховой породистой лошади, сермяга [1, гл. 13] – «грубое, чаще домотканое некрашеное сукно, а также верхняя крестьянская одежда из такого сукна» [8, с. 622] (отсюда выражение сермяжная правда, т.е. грубая, неприкрашенная); зипун [1, гл. 13, 24, 37] – «старинная мужская верхняя крестьянская одежда без воротника, обычно из самодельного сукна» [8, с. 251]; онучи [1, гл. 19] – «куски плотной материи, навертываемые на ноги, когда носили лапти» [8, с. 462], вотчина [1, гл. 27, 31] – «родовое имение крупного землевладельца, переходившее по наследству от отца к детям или ближайшим родственникам» [8, с. 135], сажéнь [1, гл. 31] – «русская мера длины, равная трем аршинам, или 2, 134 м, употреблявшаяся до введения метрической системы мер (т.е. до 1918 г. – О.В.)» [8, с. 602], аршинник [1, гл. 31] – ‘просторечное, пренебрежительное прозвище недобросовестных купцов, которые торговали тканями, отмериваемыми аршином’, калашник [1, гл. 31] – ‘пекарь и / или продавец калачей’ и др. 

Фразеологическими историзмами времени в тексте романа являются еще актуальные во времена Толстого устойчивые сочетания ходить на стену – ‘идти одному против сомкнутого, тесного ряда людей (в сражении, в кулачном бою)’ [1, гл. 4], сенная девушка [1, гл. 5] – ‘при крепостном праве: дворовая девушка, находившаяся в услужении в господском доме’ [8, с. 621], людские службы (только мн.ч.) [1, гл. 16] – ‘подсобные помещения, постройки во дворе дома богатого и знатного человека, в которых жили его слуги’; церковный тать [1, гл. 22] – ‘вор, посягавший на церковное имущество’, красные сени [1, гл. 36] – ‘крытый переход от парадного входа (крыльца) к жилому помещению во дворце, богатом (княжеском, боярском, помещичьем) доме’ и некоторые др. 

Таким образом, анализ даже одного разряда устаревшей лексики и фразеологии в романе А.К. Толстого «Князь Серебряный» – историзмов, которые служат наиболее яркими приметами времени, – с очевидностью свидетельствует не только о колоритности и документальной достоверности языка произведения о прошлом, но и об уровне мастерства автора как исторического романиста, о глубине его проникновения «в характер и дух» воскрешаемой эпохи.

1. A. K. Tolstoy collected works [Text]. In 4 t. T. 3 / A. K. Tolstoy. - M.: Soviet Russia, 1987. - 336 p.

2. Stroyev P. M. the Outputs of the sovereigns, tsars and great princes of Mikhail Fedorovich, Alexei Mikhailovich, Theodore Aleksievich, all Russia autocrat. (From 1632 to 1682) [Text] / P. M. Stroev. - M., in printing Aug Seeds, 1844. - 702 p.

3. Fasmer M. Etymological dictionary of Russian language [Text]. In 4 t. T. 1. / M. Vasmer / edited by B. A. Larin lane with him. O. N. Trubacheva. - 2nd ed. stereotype. - M.: Progress, 1986. - 573 p.

4. Dal V. I. Explanatory dictionary of living great Russian language]. In 4 volumes / V. I. Dahl. - M.: Rus. lang.-Media, 2007.

5. Somov, V. P., Dictionary of rare and forgotten words [Text] / V. P. Soms. - M.: AST: Astrel; Vladimir: VKT, 2009. - 605 p

6. I. I. Sreznevsky´s Materials for the dictionary of old Russian language [Text]. In 3 t. T. 2 / I. I. Sreznevsky. - SPb.: IAN, 1902. - 1802 p.

7. Arkadiev, T. G. Dictionary of Russian historicism. [Electronic resource] / Arkadiev, T. G. [and others]. - M.: Higher school, 2005. - 228 p. - URL: http://www.istorizm.ru (reference date: 06.03.2015).

8. Rogojnikova R. p. Dictionary of obsolete words of the Russian language. The works of Russian writers XVIII-XX centuries [Text] / R. P. rogozhnikova, TS Kara. - M.: Drofa, 2005. - 828 p.

9. Kobrin, B. V., Ivan The Terrible [Text] / V. B. Kobrin. - M.: Moscow worker, 1989. - 175 p

10. Karamzin N. M. History Of The Russian State [Text]. 12 T. T. VII-IX / N. M. Karamzin; note. A. M. Kuznetsov.- Tula: priokskoe kN. Izd-vo, 1990. - 590 p.

11. Ozhegov S. I. and Shvedova N. Yu. Explanatory dictionary of the Russian language [Text] / S. I. Ozhegov and N. Yu. Shvedova. - 4-e Izd., supplemented. - M.: OOO "ITI Technologies", 2003. - 944 p.