Факт, что нравственные качества человека играют важную роль в социально-экономической реальности, не раз отмечался в истории мировой экономической мысли еще со времен Аристотеля. Как известно, Аристотель подразделил хозяйственную деятельность людей на экономику — естественную хозяйственную деятельность, связанную с производством необходимых для жизни продуктов, и хремастику — искусство наживать состояние. Пределы первой — разумное личное потребление человека, у второй нет пределов, так как целью здесь оказывается беспредельное богатство и обладание деньгами. Аристотель считал занятие хремастикой противоестественным, но при этом отдавал себе отчет в невозможности «чистой экономики». Частями экономики являются человек и имущество, соответственно, именно экономика затрагивает этические аспекты хозяйствования. В их числе, например, этика взаимоотношений с рабами [2]. 

Однако исторически в экономической науке утвердился подход, при котором нравственное не просто отделяется от хозяйственного, но считается ненаучным. Однако, как ни странно, изначально «отцами-основателями» экономической науки это и не было заложено. Как известно, Адам Смит полагал, что роль нравственных качеств в экономике весьма примечательна. Однако в построениях Смита это влияние несет, скорее, негативную тенденцию. Адам Смит связал развитие экономики с отрицательными, бездуховными началами в человеке. Основной социально-экономической целью человека, по Смиту, является тщеславие и честолюбие. «В чем состоит зародыш страсти, общей всему человечеству и состоящей в вечном стремлении к улучшению положения, в котором находишься? А в том, чтобы отличиться, обратить на себя внимание, вызвать одобрение, похвалу, сочувствие или получить сопровождающие их выгоды. Главная цель наша состоит в тщеславии, а не в благосостоянии или удовольствии; в основе же тщеславия всегда лежит уверенность быть предметом общего внимания и общего одобрения. Богатый человек радуется своему богатству, потому что чувствует, что оно привлечет к нему внимание людей, и потому что знает, что люди готовы разделять все приятные ощущения, связанные с различными удобствами его положения», — пишет Смит [15]. Если рассматривать данные качества единственными экономически реальными и, что еще абсурдно, единственно экономически приемлемыми, то в данном случае человечество само признает невозможность создания умной, нравственной экономики и соответственного адекватного социально-экономического и человеческого развития. Хозяйственная жизнь, как в целом жизнь человеческих сообществ, не может выстраиваться только на принципе корыстного интереса. Это путь в никуда, саморазрушение. Следовательно, нужны «ограничители». Причем такого же, этического, характера. Сам Адам Смит примирил эгоизм и развитие хозяйства через веру в Бога, которая, по его мнению, должна согласовать личное благо отдельного человека и общества. Несмотря на этот, казалось бы, «внеконтекстный», трансцендентный, духовный «ограничитель», введенный Смитом в экономику, подход Адама Смита в конечном итоге повлиял на разрыв этики и экономики, дал постепенный вектор развитию «позитивистской» экономики, в которой «ограничителем» становится уже рационализм как таковой, вера в человеческий прагматизм. Исчезает идея примирения личных корыстных интересов с общественными. На место веры в Бога приходит обращение к дарвиновскому естественному отбору как фактору экономического развития в том числе. Вслед за этим обращением наступает игнорирование взаимосвязи между нравственностью и экономикой. Постепенно формируется так называемая рациональная, инженерная экономика, не рассматривающая этические нормы и ценности в качестве возможных регуляторов экономических процессов.

В итоге в экономической науке сформировалась повышенная абстрактность рациональной модели человека — homo economicus. Ее относительная независимость от реальных фактов хозяйственного поведения составляет сейчас признаваемую ученым миром серьезную методологическую проблему экономической теории как таковой [1, c. 51]. Действительно ли так называемый экономический человек, преследующий свои собственные интересы, может обеспечить «наилучшую аппроксимацию человеческого поведения» (в терминологии А. Сена)? [14]. И не губительны ли для цивилизации подобные ориентиры? Не необходимы ли сдерживающие факторы, в том числе этического характера? 

И если данная проблема лишь констатируется в современной социально-экономической мысли (Дж. Кейнс, П. Козловски, А. Сен, Дж. Стиглер, Ф. Фукуяма и др.), то для российской школы социально-экономической мысли проблема этики в экономике ставилась как первоочередная и системная, начиная с Домостроя.

Еще Домострой предлагал регулировать хозяйственную деятельность этическими нормами, совестью. Других регуляторов в Домострое не видно в принципе. В дальнейшем этот этический подход к экономическим явлениям был расширен представителями российской школы социально-экономической мысли — И. Посошковым, И.И. Янжулом, В.Г. Яроцким, К.Д. Кавелиным, анархистом П. Кропоткиным, иереем С. Булгаковым и др.

Домострой — это, по сути, православный «экономический катехизис». Он учит «праведным стяжанием жити» [4, с. 103], т.е. жить и хозяйствовать по совести, честно. Как и в Библии, основанием экономики признается, прежде всего, честность, праведность и справедливость. Причем праведность не только по отношению к самому себе, но и по отношению к обществу. Домострой выдвигает этические ценности в качестве принципов хозяйствования: труд в страхе Божьем, трудовая честность, умение работать без корысти, грабежа, взяток, ростовщичества, оказание помощи соседям, гуманность к должникам, которым расплачиваться нечем по причине неурожая, и т.п.

Примечательно, что Домострой говорит об ответственности хозяев не только за материальный достаток слуг и подчиненных, но и за их нравственность и душевное состояние [4, гл. 28, с. 104]. Проблема социально-этической ответственности предпринимателя (в данном случае — хозяина) за вверенных ему людей, как видно, ставилась очень остро и ориентировала не просто на экономическое процветание, а на духовно-нравственное развитие русского общества. Домострой велит «держать людей» по достатку, заботиться о них «по промыслу и по добытку по тому и ести и пити, и носити и людеи одевати» [4, гл. 27, с. 103, 104]. 

Принципиальна также постановка вопроса о трезвости жизни в Домострое. Не в плане «винопития», а трезвости как отношения к жизни и людям как определенной меры во всем. «Всякому человеку богату и убогу велику и малу разсудити себя и сметити по промыслу и по добытку и по своему имению а приказному человеку сметя собя по государьскому жалованью и по доходу и по поместью и таков двор себе держати, и всякое стяжание и всякои запас», — прописывает Домострой [там же]. 

Рассуждение — вот что должно быть основой хозяйственной жизни: «Аще кто не разсудя собя и не сметя своего жития, и промысла и добытка и учнет на люди глядя жити не по силе, и заимуя, или неправедным имением и та честь будет с великим бесчестием и со укоризною, и с поношением в злое время нихто ему не поможет, а от Бога грех а от людеи посмех, ино надобе всякому человеку тщеславия бегати и похвалы, и неправеднаго собрания, жити по силе и по промыслу, и по смете, и по добытку своею правою силою ино то житие благоприятно и богоугодно, и от людеи похвално, и себе и детем своим прочно» [там же].

Трезвое отношение к жизни подразумевает честность и совестливость в любых хозяйственных отношениях, жизнь по доходам. Нельзя «чинить всякую неправду и насилие», с соседями иметь честные отношения — не опахивать чужую ниву, не налагать тяжелые поборы на крестьян, в чужих угодьях охотиться, в неправедный рост деньги давать, лукавить и т.п. и т.д. [4, гл. 24, с. 102, 103]. Нельзя требовать от соседа долг, если у того случилась беда или неурожай. Более того, в таких случаях необходимо помогать, «беречь себя от обиды», «людем твоим отнюд никово ни в чем не обидети ни в пашне ни в земле ни в домашнем ни в каком запасе ни в животине, и всякаго неправеднаго стяжания не желати», «не силою и не граблением и не мучением, а коли что не радилося а заплатити нечим и он наровит, а у суседа, или у своево християнина чево не достало на семена, или лошади или коровы нет, или государьские дани нечим заплатить ино ево ссудити и подмочи» [4, гл. 25, с. 103]. 

Регулятором общественной и экономической жизни Домострой предлагает «милостыню» и «заботу о бедных», т.е. социально ориентированную общественно-политическую деятельность. Причем ответственным должен быть буквально каждый: в монастыри, больницы, тюрьмы по возможности каждый должен по средствам оказывать содействие и помощь. Нуждающегося Домострой приписывает даже в дом свой пускать, там «всякого скорбного и бедного» напоить, согреть, одеть, одарить любовью [4, гл. 6, с. 90].

Домострой впервые в истории отечественной социально-экономической мысли выстраивает концепцию «дела» (гл. 19). Дело — это любой труд, конкретизированный по определенным аспектам и благословленный Богом. В Домострое определено, что, приступая к любому делу (рукодельничание, приготовление явств и т.п.), необходимо очистить себя как телесно, так и духовно. Телесно — омовением рук, духовно — молитвой к Богу, вот тогда труд будет во благо трудящемуся. И во время работы нельзя сквернословить, думать о чем-то плохом, лучше всего пребывать в постоянной молитве и спокойном состоянии души. Тогда «тому Божия милость поспешествует Ангели невидимо помогают, а беси отбегнут и то дело Богу в честь а души на пользу и ести и пити, з благодарением ино сладко а што впрок зделано ино мило а делати с молитвою, и з доброю беседою или с молчанием а делаючи што ни буть начнется слово празное или хулное или с роптанием или смехи или кощуны, или скверныя и блудныя речи от такова дела а от таковыя беседы Божия милость отступит» [4, гл. 19, с. 97, 98]. 

Как видно, чистота мыслей имеет прямое отношение к успешности в делах и производительности труда в отечественной традиции. В таком отношении к делу не только сакральный смысл, но и нравственный, глубоко этический, определенная векторная направленность всей человеческой деятельности: не углубляйся в сиюминутное — что-то действительно новое и достойное можно создать только на пути очищения себя, на пути духовного роста и этической «чистоты рук» и чистоты мыслей. Между чистотой мыслей и материальным процветанием ставится прямая пропорциональная зависимость. Только тот труженик будет благополучен и успешен в делах, чье нравственное состояние на должном уровне. 

Хозяйственная жизнь по Домострою выстраивается от личности, ее внутренние, моральные качества он ставит главным действующим лицом экономических процессов. 

В дальнейшем идеи Домостроя развил И. Посошков — выходец из торгово-ремесленной старообрядческой среды. В XVIII столетии он разрабатывал этические принципы хозяйственной деятельности человека. В своем труде «Книга о скудости и богатстве» И. Посошков формулирует отечественную концепцию богатства, в которой впервые в мировой истории социально-экономической мысли подразделяет богатство как материальное и духовное: «Паче вещественнаго богатства надлежит всем нам обще пещися о невещественном богатстве, то есть о истинной правде», — вот смыслообразующая идея этики экономики И. Посошкова [12, с. 2]. 

Безусловно, эта идея носит священный, сакральный характер. Каковы же пути хозяйственной праведности? 

Путь к утверждению правды — во-первых, устройство правильного судопроизводства. Достойная работа правосудия и воспитание нравственности в нации, по И. Посошкову, находятся в прямой взаимосвязи. И как следствие — материальное богатство государства: «…Паче всякого дела надлежит старатися о правом суде, и аще правосудие у нас установится, то все люди будут боятися неправды: всему добру основание — нелицеприятный суд! Тогда и собрание царской казны будет сугубо» [12, с. 74]. 

Праведная торговля — это второй вектор «утверждения правды» в социально-экономической жизни страны. Праведная торговля заключается в надлежащей, нравственной торговле: продавать товар соответственно его цене, «добрые товары за добрые», «средние за средние», «плохие за плохие», и цену брали «по пристоинству товара прямо настоящую», а «излишней цены ни у какого товара не брать», и «ни стара, ни мала, ни несмысленного не обманывать… то благодать бы Божия воссияла на купечестве, и Божие благословление почило бы на них, и торг бы их святой был» [12, с. 117]. 

Как видно, И. Посошков возводит на очень высокую этическую ступень в целом экономические вопросы, в частности торговлю как важный составляющий элемент экономики. Главным экономическим ресурсом в построениях И. Посошкова выступает человеческий фактор, поэтому основная причина «оскудения», обеднения государства в понимании И. Посошкова — обеднение народа. Не может быть богатым и процветающим то государство, в котором большая часть народа нищая. Задача правителя — заботится о благосостоянии народа и о трудолюбии. Это залог высокого национального дохода. Очевидно, что И. Посошков развивает принципы Домостроя, и у него проблема социальной ответственности государя, любого хозяина, предпринимателя приобретала социально-этический характер, что в целом характеризует российскую социально-экономическую мысль не как некую хремастику, а как определенную философию хозяйства, этику экономики.

Очевидно, что вся политэкономическая концепция у И. Посошкова принимает вид некой этической схемы, главным элементом которой выступает категория «правды» как некоего морального регулятора всех социально-экономических вопросов. Эту концепцию правды как социально-этического регулятора экономики и цивилизационной опоры государственного бытия в XIX столетии развивает академик И.И. Янжул.  

«Правда» в концепции И.И. Янжула является основой бытия нации: «Жизнеспособность народа зависит от его любви к правдивости <…> Если народ будет состоять из купцов-обманщиков, из недобросовестных ученых, которые станут прилаживать науку к своим выводам, из пристрастных мыслителей, из политиков, для которых хорошо всякое средство побороть противника, из людей, готовых предать и продать, то такой народ обречен на гибель» [16]. 

«Ложь и обман», процветающие в российской действительности и до сегодняшнего дня, «…грозят уничтожить и парализовать все благо от всех производимых реформ», — предупреждал И.И. Янжул. «Хорошо чувствуешь себя в стране, где честность, как стихия, образует род нравственной атмосферы», — писал академик. В качестве примера для такого вывода ученый приводит маленькую Швейцарию: «В окрестностях швейцарских городков повсюду разбросаны виноградные лозы, унизанные золотистыми гроздьями; вдоль ничем не огороженной дороги растут в изобилии сливы, яблоки, груши. И никому не приходит в голову пользоваться этим богатством: уважение к чужой собственности проникло в плоть и кровь швейцарского населения. Зато, если случается кража, штраф очень велик: за одну кисть сорванного винограда взыскивается от шести до пятнадцати франков. И что же? Кем чаще совершается этот род преступления? Приезжими иностранцами, среди которых немало и наших соотечественников, учащихся в швейцарских университетах». Объясняет И.И. Янжул это сугубо «…историческими причинами, отсутствием тяжелых форм народного рабства, строгою религиозной дисциплиной, давним просвещением». 

В понимании И.И. Янжула, …«ни одна из добродетелей, создающих богатства в стране, не имеет такого крупного значения, как честность. Без доверия, которое на ней покоится, не может развиваться ни промышленность, ни торговля. Поэтому все цивилизованные государства считают своим долгом обеспечить существование этой добродетели самыми строгими законами и требовать их исполнения. Здесь разумеется: 1) честность, как исполнение обещания, 2) честность, как уважение чужой собственности, 3) как уважение к чужим правам и 4) как уважение к существующим законам и нравственным правилам» [16]. Вывод ученого о том, что одним из важных критериев цивилизованности общества является обеспечение честности в своих делах и управляющими, и управляемыми, звучал в ту эпоху набирающего силу позитивизма почти ненаучно, только в конце XX — начале XXI в. он был заново актуализирован мировой социально-экономической мыслью, особенно в свете труда Ф. Фукуяма «Доверие. Социальные добродетели и путь к процветанию».

В.А. Кокорев — известный русский предприниматель и публицист, остававшийся до конца своих дней старообрядцем поморского согласия, продолжая традицию российской школы социально- экономической мысли, вводит понятие «духа», духовности в контекст экономических явлений и процессов. Василий Александрович Кокорев в конце XIX столетия ставил вопрос о финансовом капитале, принципах его обращения и функционирования в обществе. Он отмечал, что основанием торговли не могут быть биржевые спекуляции. «Повышение и понижение курсов, фондов и ценностей разных акций и облигаций для сколачивания состояния по своей сути соответствуют игре в рулетку, и такой порядок биржевой торговли <…> в силах исказить нравы целой страны, невольно сообщая человеку отвычку действовать вдумчиво и разрабатывать предметы в глубине своих мыслей. От такой фейерверочной торговой деятельности вечно будет в результате один дым и копоть. В выгоде останется уже не народ, не страна, а только одни лишь проныры и пройдохи» [9, c. 43, 44], — писал В.А. Кокорев. То есть изначально российская школа социально-экономической мысли, в целом, и старообрядческая экономическая мысль, в частности, резко отрицательно отнеслись к той самой, находящейся сегодня в глубоком кризисе монетаристской финансовой модели. Они считали ее ошибочной и неправильной для блага народа и страны. Как будет нами показано ниже, старообрядческие лидеры — владельцы крупнейших в России фабрик, также отрицательно относились к финансовым «авантюрам», биржевым спекуляциям, принципиально не ориентировались на них в своей предпринимательской деятельности.  

Главное богатство в понимании В.А. Кокорева — сила духа и терпение русского народа, и этой «нашей силе нет ни конца, ни предела». Экономическая политика должна перестроиться с ориентации на подражание «чужеземному строю экономической жизни» на ценностно-ориентированную, цель которой — ободрение духа, формирование чувства государственно-народной гордости. 

Экономическим регулятором хозяйственных процессов у В.А. Кокорева выступает такое качество, как «смиренномудрие» (В.А. Кокорев его вводит чуть раньше, чем другой представитель российской школы социально-экономической мысли, К.Д. Кавелин, который также предложит смирение как один из рычагов социально-экономического и цивилизационного развития русского общества). В.А. Кокорев предлагает «духом смиренномудрия» умирять деятельность чиновничьего аппарата, дабы бюрократия «освежила» свои мысли и дела и научилась «черпать законодательные нововведения не из архивной пыли, а из живого источника жизненной струи», тогда «…населяемая нами вселенная получит твердую способность встать на свои ноги и показать свой исполинский рост во всей его величине» [10]. Правильный путь экономического развития, по В.А. Кокореву, — это руководство «духом смиренномудрия» во всех действиях и твердая направленность на обновление и улучшение сельского хозяйства, без двух этих столпов, по его мнению, «мы не войдем в обетованную землю благоустройства» [10], тогда не станет силы, «могущей сломить нашу силу». 

«Смиренномудрие» демонстрировали и ставили во главу угла многие старообрядцы-предприниматели, это экономическое «смиренномудрие» стимулировало экономику и видело перспективы трезвее, чем самонадеянность. 

Развивали и представляли на практике старообрядцы идеи ныне уже забытого русского экономиста Василия Гавриловича Яроцкого, который ввел в политическую экономию XIX в. элементы морали, говоря о том, что «деятельность человеческого сердца» должна иметь свое законное место в экономических вопросах [17, c. 43]. Бесконечное разнообразие нравственных условий и целей человеческого существования тесным образом связано, по мнению В.Г. Яроцкого, с экономическими явлениями. И игнорировать этот несомненный факт неправильно. Ученый настаивал на перестройке политической экономии (которая без нравственных аспектов превратится в «холодный труп») и включении ее в разряд наук нравственных. Нравственная составляющая политической экономии обогатит содержание науки, а внесение элемента правового обеспечивает ее дальнейшее развитие, указывая на государственную и правовую стороны общественной жизни, как на ближайший путь и средство к подчинению экономических отношений велениям ума и сердца» [там же]. Богатство в понимании В.Г. Яроцкого также принимает этический, нравственный характер: «Под богатством необходимо понимать полностью всю сумму жизненных интересов человека, а не только переводимые на денежную оценку предметы и отношения», — писал экономист [там же].  

Примерно в это же время, в последней трети XIX столетия, другой крупный русский ученый — историк, юрист, политолог, социолог, психолог и этнограф, Константин Дмитриевич Кавелин, выдвигает этику в ранг методологии научного знания в целом и регулятора общественной и экономической жизни в частности. « <…> Коренное зло европейских обществ, не исключая и нашего, заключается в недостаточном развитии и выработке внутренней, нравственной и душевной стороны людей», — пишет К.Д. Кавелин. Его удивляет, что на этот аспект общественной и человеческой жизни совсем не обращается внимания. А ведь ни один юридический закон, никакая политическая форма, как бы совершенны они ни были, не могут держаться ни одной минуты, если «…люди, посреди которых они действуют, не имеют нравственных убеждений» [6, c. 634]. Общество состоит из личностей. И если не устроена «внутренняя сторона», нравственная сторона всех составляющих данное общество личностей, это неизбежно отзывается неустроенностью всего государственного организма, в том числе и экономической разрухой [7, c. 951].

Вопрос «нравственной правды» в социально-экономической реальности К.Д. Кавелин признает настолько насущным, что все проблемы общественно-политической жизни неизбежно на него выходят: «Теперь надо сперва выработать вопрос в лаборатории строгой и точной науки, надо силою доводов, аргументами современного знания, поставить людей лицом к лицу с нравственной правдой» [7,c. 1032]. Как видно, К.Д. Кавелин возводит этическую категорию правды до регулятора общественного сознания [8, c. 539]. 

При изучении права, истории, экономики, социально-политических процессов в мире и России, К.Д. Кавелину открылся закономерный парадокс человеческой истории: вслед за «порчей нравов», усиливается шаткость политических и социальных порядков, запутывается экономическое и финансовое положение, останавливается научное и художественное творчество [7, c. 951]. Практический и экономический результат, достигнутый путем лжи, лицемерия, лукавства, обмана, непрочен и легко меняется, если не закреплен нравственной стороной дела. История подтверждает это огромным количеством своих примеров. Нравственные качества, как отмечает К.Д. Кавелин, совершенно не совпадают ни с умственным развитием и образованием, ни с обеспеченностью личною и имущественною, ни со свободами политическими и гражданскими, ни с культурой. Пороки и преступления под влиянием всех этих очевидных и несомненных благ не только не уменьшаются между людьми, но и становятся утонченнее. «Посреди небывалых богатств, материальных и духовных, тосклива и безотрадна, скучна и бесцветна становится жизнь современного человека. Сомнение закрадывается в его душу: к чему все эти блага, когда с ними живется так тяжело, какая-то тоска наполняет грудь и не дает ими наслаждаться? И люди тысячами спешат насильственно прекратить свою жизнь, и эти тысячи растут в ужасающей, зловещей пропорции, а живущие при внутренней разорванности мало-помалу впадают в равнодушие и апатию» [8, c. 528, 529], — пишет ученый. Если все усилия ума, создания науки и искусства, которыми люди так справедливо гордятся, не дают людям полного удовлетворения, человек, несмотря на богатство и образование, остается дрябл, бесцветен, порой даже негоден и ничтожен, значит, более необходимо на самом деле нечто другое — «индивидуальная, духовная и нравственная выработка», — предупреждал К.Д. Кавелин. Нравственный «камертон», давая точку опору личности и поддерживая душевное равновесие, открывает «…сердце ко всем радостям и делает способным пользоваться и наслаждаться всеми благами, какие дает наука, искусство и творчество бесчисленных предшествовавших поколений в приспособлении окружающей среды к человеческим потребностям» [8, c. 529]. 

Без «нравственной выработки» предприимчивый делец все боле вырождается в хищного зверя, который очень опасен еще и тем, что «вооружен» всеми средствами, которые дает знание и наука. К.Д. Кавелин предрекает, что это всего лишь смягченная картина того, что может быть в грядущем будущем, если не направить человеческие силы на нравственное развитие и воспитание. 

В качестве одного из регулятора социально-экономической реальности К.Д. Кавелин предлагает «смирение и покорность». Этика смирения и покорности, по К.Д. Кавелину, не имеют ничего общего с раболепием и уничижением. Смирение и покорность есть ясное осознание себя как одного из членов «человеческого общежития», не более того. Никто не должен стремиться к превосходству, авторитету, отдавая отчет, что ты такой же член общества, как и другой, — вот что такое истинное смирение. Гордость, высокомерие, выставление себя вперед, самовозвеличивание, властолюбие противоречат положению человека в обществе и вызывают, как следствие, негативные процессы в экономике. Смирение может помочь взаимопониманию людей, оно, в случае становления душевным настроем (а не фарисейством и личиной), становится адекватным социально-экономическим регулятором.

К.Д. Кавелин предлагает регулировать частную и государственную жизнь законом совести, которая, по сути, закон «правильного общежития». Одним из важнейших условий нравственной жизни человека, полагает К.Д. Кавелин, является простота. Именно она есть тот самый идеал субъективной жизни и одновременно результат выдержанной, последовательно проведенной этической деятельности, «естественная принадлежность нравственного характера» [7, c. 970, 971]. 

Без нравственности как объективного критерия социально-экономическая и политическая жизнь плавно скатываются в инсинуации, подозрения, злобствующие выпады друг против друга. Ученый смещает акцент в решении актуальных проблем социально-экономической жизни: не ставить вопрос о том, правильно или не сделан тот или иной вывод из явления или факта, а в том, сделан ли этот вывод честными людьми или негодяями, и с какой целью — с доброй или со злыми намерениями. «Раз мы станем на почву обсуждения, чуждую нравственной оценки, все воззрения окажутся тем, чем они и бывают на самом деле, — именно освещением с разных сторон одного и того же предмета. Разные точки зрения только потому исключают друг друга, что видят только эту одну сторону и не видят других», — говорит ученый [там же]. Только встав на общую и единую позицию нравственности, можно решить насущные злободневные социально-экономические проблемы. 

Идеолог русского анархизма, Петр Кропоткин, видел в этике высшую цель общественного движения и развития, источник благосостояния [11, с. 28–33]. Однако он низводит нравственность на уровень инстинктов: для него нравственность человеческой личности — это один из инстинктов самосохранения. По П. Кропоткину, нравственные начала присутствуют уже в животном мире, и именно они являются истинным двигателем эволюции. Этика, по мнению П. Кропоткина, является «…лучшим оружием в великой борьбе за существование, которая постоянно ведется животными против климата, наводнений, бурь, буранов, мороза и т.п.» [11, c. 14]. П. Кропоткин доказывает, что в природе лишь с первого взгляда побеждает хищник, что на самом деле в природе «множество видов, безусловно, слабых», которые лучше хищников «…преуспевают в борьбе за существование и благодаря свойственной им общительности и взаимной защите они даже вытесняют соперников и врагов, несравненно лучше их вооруженных. Таковы муравьи, пчелы, голуби, грызуны, олени… и так далее» [11, c. 16]. Практика взаимопомощи в природе всегда ведет к прогрессивному развитию. Взаимопомощь дает «такие преимущества видам животных, практикующим ее, что совершенно изменяет соотношение сил не в пользу хищников» [там же]. «Если борьба за существование и истребление физически слабых — закон природы и если без этого невозможен прогресс, то не будет ли мирное "промышленное состояние", обещанное нам Кантом и Спенсером, началом вырождения человеческого рода, как это утверждает с такой силой Ницше. А если такой исход нежелателен, то не должны ли мы, в самом деле, заняться переоценкой тех нравственных "ценностей", которые стремятся ослабить борьбу или, по крайней мере, сделать ее менее болезненной», — пишет П. Кропоткин [11, с. 13]. 

Этические построения П. Кропоткина, по существу, утопичны, так как он полагал, что интернациональный социализм и анархизм несут в себе положительный заряд для формирования новой, более высокой нравственности в человеке, что в конечном итоге приведет к новой странице в истории человечества [11, c. 9]. Основой нравственности он считал чувство справедливости в человеке, хотя почти одновременно называл его самой «завистливой добродетелью» [там же], чем сам себя опровергал. 

Мы обратили особое внимание на концепцию этики П. Кропоткина в том ее положении, где она напрямую коррелирует с экономикой. С его точки зрения любое социалистическое движение, по сути, не экономическое, но этическое. То есть экономические изменения нераздельны с этическими, тесно увязаны и никакие социально-экономические реформы невозможны и нереальны без нравственных. Здесь Кропоткин противоречит в самом основании социалистическому материализму, утверждая первичность нравственного начала в человеке. Он отрицает трансцендентность нравственности, полагая, что нравственное удовлетворение необходимо искать в реальности, в повседневной социально-экономической жизни. Главной задачей «реалистической этики» Кропоткин называет первоочередное определение реальной моральной цели, к которой мы стремимся. Такой целью у Кропоткина может стать взаимопомощь и сотрудничество, а также справедливость. 

Таким образом, анализ работы анархиста П. Кропоткина показал, что зависимость этики и экономики в традиции российской школы социально-экономической мысли была актуализирована представителями различных, а порой и прямо противоположных направлений общественно-политической жизни и научной мысли, что подчеркивает особенности как менталитета, так и ментально обусловленного подхода русского народа к хозяйственной практике. 

И. Ильин обосновывал этический подход к экономическим процессам различением частной собственности как чисто материального явления и частной собственности как явления одухотворенного. 

С этой точки зрения экономика может привести к тому, что наличное распределение имущества становится неверным и нецелесообразным. Это разделяет общество на «сверхбогачей и нищих», на «монопольных работодателей и беззащитных наемников». Институт частной собственности, по И. Ильину, может быть целесообразен и верен, если его обосновать с той позиции, что человек — творческий духовный центр — имеет не земле «…некое прочное, вещественное гнездо, предоставленное ему и обеспеченное за ним, — гнездо его жизни, его любви, деторождения, труда и свободной инициативы» [5].

Задача не состоит и в том, чтобы хозяйство стало самодовлеющей силой человеческой жизни, поработило людей и погасило нравственное существо человека, а в том, чтобы сочетать строй частной собственности с «социальным» настроением души: свободное хозяйство с организованной братской справедливостью. 

Хозяйствовать «социально»-нравственно в соответствии с положениями И. Ильина, — это признавать начало христианской любви и братства; связывать благополучие целого с благоденствием личности; будить и поощрять во всех слоях народа качественные, творческие силы человеческого инстинкта и духа; руководиться распределяющей справедливостью. Под распределяющей справедливостью И. Ильин понимает такое распределение, в котором каждому дается свое, то, что он заслужил, а не распределение «всем поровну». 

И. Ильин писал о необходимости внесения элемента нравственности в экономику путем одухотворения идеи частной собственности. Эта концепция родилась у него в тот исторический момент, когда он уже видел тот трагический опыт, который дали России пропагандируемый коммунизм и попытка построения социализма. 

И. Ильин предлагает определенную схему этически выстроенной хозяйственной жизни. В ней главным элементом должно стать понимание, что существенно не владение человека как таковое, не его материальные богатства, а его сердце и воля (так как есть люди, достойные всяческого богатства; и есть люди, не умеющие употребить во благо даже свою нищенскую сумму). Внутренние качества личности — вот настоящее благосостояние. Они определяют те поступки и действия, которые развивают государство, формируют (или не формируют) его материальную базу. 

Имущественное неравенство преодолевается не переделом богатств, а нравственно-этическим регулированием: освобождением от зависти; доброжелательством; искусством довольствоваться тем, что есть; размышлениями о тех, кто «беднее меня», а не о тех, кто «богаче меня»; уверенностью, что богатство не определяет человеческого достоинства; и творческим трудолюбием. Воспитание должно давать людям уметь духовно переносить неравенство. Важно не то, чтобы не было имущественного неравенства, а то, чтобы в стране не было хозяйственно беспочвенных, бессильных, безработных, бесперспективных людей. Каждый такой человек должен осознаваться властями и всеми членами общества как национально-хозяйственная рана, вредная и опасная для народа и его процветания. А для этого важно, чтобы у каждого был хозяйственно-отправной пункт; чтобы подъем к благосостоянию не был искусственно затруднен; чтобы полезный и продуктивный труд реально обогащал трудящегося; чтобы масса живо чувствовала поощряющее влияние частной собственности, а также успешность и почетность честного труда. 

К частной собственности И. Ильин предлагает некий этический критерий, который должен воспитываться в молодежи: собственность — не просто право, а нравственно обязывающее право. Собственность обязывает каждого к творческому использованию всех ее возможностей; несению больших общественных тягот и государственных повинностей, человечному обхождению со всеми, кто, так или иначе, зависит от вещной власти собственника; к постоянной заботе о людях, не имеющих склонности к хозяйствованию. 

Особое внимание Иван Ильин обращает на необходимость борьбы с такими явлениями экономической жизни, как ростовщичество, «потогонный труд», сутяжничество. Собственник, лишенный чувства социальной ответственности, распоряжающийся своим имуществом во вред другим и поступающий антисоциально, — должен убедиться в том, что его образ действий предосудителен, что собственность его пользуется меньшей защитой, что такое ведение хозяйства оказывается экономически, юридически и нравственно невыгодным для него самого; так, чтобы он сам захотел вступить на другой путь; и т.д. Для этого должны быть проведены законы, которые сделали бы социальное пользование собственностью — выгодным, а антисоциальное — невыгодным. 

И. Ильин также считает, что в частном хозяйстве есть стремление к хозяйственному эгоизму и даже к хозяйственному преобладанию, поэтому частная собственность должна быть соединена с другими частными хозяйствами. И. Ильин имеет в виду кооперацию в самом широком и тесном смысле этого понятия. 

Рост благосостояния государства зависит от качества продукта и щедрости. Народ надо воспитывать к правильному, духовному пониманию частной собственности. Это воспитание должно связать внутреннее переживание частной собственности и внешнее распоряжение ею с благородными мотивами и социальными побуждениями человеческой души и, соответственно, вскрывать и обезвреживать дурные мотивы и побуждения. «Частная собственность есть власть: непосредственно — над вещами, но опосредованно — и над людьми… Частная собственность есть право: этому праву соответствуют не только юридические выговоренные обязанности, но и нравственно-социальные, и патриотические, — нигде не оформленные и не выговоренные обязательства… Только сильный и духовно воспитанный дух сумеет верно разрешить проблему частной собственности и создать на ее основании цветущее и социальное хозяйство», — определяет И. Ильин [5, c. 132]. 

Как видим, снова налицо проблема этической и социальной ответственности капитала и предпринимательства, свойственная российской школе социально-экономической жизни и, как показало наше исследование, и практике хозяйствования, развитой старообрядческими общинами. Можно высказать предположение, что это определенная традиция хозяйственной практики русского народа, определенная творческая составляющая хозяйственной жизни нации. 

Одухотворял экономические явления и хозяйственную жизнь протоирей С. Булгаков. Он впервые как в традиции российской школы социально-экономической мысли, так и впервые в истории мировой научной мысли придал им трансцендентное понимание. «Хозяйство есть борьба человечества со стихийными силами природы в целях защиты и расширения жизни, покорения и очеловечения природы, превращения ее в потенциальный человеческий организм. Содержание хозяйственного процесса можно выразить еще и так: в нем выражается стремление превратить мертвую материю, действующую с механической необходимостью, в живое тело, с его органической целесообразностью, поэтому в пределе цель эту можно определить как превращение всего космического механизма в потенциальный или актуальный организм, в преодоление необходимости свободой, механизма организмом, причинности целесообразностью, как очеловечение природы», — пишет ученый [3].

Хозяйство выражает борьбу двух метафизических начал — жизни и смерти, свободы и необходимости, механизма и организма. Прогрессивное хозяйство есть победа организующих сил жизни над дезорганизующими силами. Определяя хозяйство как «актуальное, оборонительно-наступательное отношение человека к природе», С. Булгаков раздвигает его границы шире, чем они установляются в политической экономии, придавая экономике философское звучание [3].

Основным признаком духовного хозяйства является труд как ценность, являющийся основой жизни: «Способность к труду есть одно из свойств живого существа, в нем обнаруживается огонь и острота жизни. Только тот живет полной жизнью, кто способен к труду и действительно трудится» [3].

Труд есть та ценность, которою приобретаются все другие блага. «Мир как хозяйство — это мир как объект труда, а постольку и как продукт труда. Печать хозяйства кладется именно трудом, в этом права трудовая теория ценности, права политическая экономия, которая верно чувствует универсальное, космическое значение труда, хотя и не умеет его как следует выразить и до конца осмыслить» [3], — говорит философ и критикует понимание труда как «нервно-мускульной энергии» в понимании марксизма (и, пожалуй, позитивизма), осмысливая труд как этически нравственную категорию, как непреходящую и главную ценность хозяйственной жизни и человеческого бытия. Все другие определения труда в силу своей материалистичности, по мнению С. Булгакова, не могут удовлетворить сути. Труд в своей внутренней, волевой основе, как чувство усилия, направленного вовне, не поддается никакому определению. Значение труда в философии не было оценено по достоинству и нашло некоторую оценку в политической экономии, но эта оценка в связи со спецификой экономической теории достаточно условна и ограниченна. Поместив его в число «факторов производства» наравне с землей и капиталом, экономическая наука совершенно лишила труд общефилософского значения. И в «трудовых» теориях ценности понятие труда сужено до определения производственного труда, т.е. труда, выражающегося лишь в материальных продуктах [3]. 

С. Булгаков вводит понятие «метафизический коммунизм мироздания», соединив живое и неживое бытие единым сакральным смыслом. И от этого понятия формулирует свою хозяйственную концепцию, которая принципиально отличается от естественнонаучной, разделяющей живое и неживое, потребление и производство. Хозяйство у С. Булгакова это, прежде всего, творческая деятельность человека, который создает «…свой новый мир, новые блага, новые знания, новые чувства, новую красоту — он творит культуру. Рядом с миром "естественным" созидается мир искусственный, творение человека, и этот мир новых сил и новых ценностей увеличивается от поколения к поколению, так что у нашего поколения, особенно сильно захваченного этим творческим порывом, теряются уже всякие границы при определении возможного» [3]. Налицо православное концептуальное понимание труда как творчества, которое С. Булгаков раскрывает в «Философии хозяйства». И в этом его принципиальная отличность от построений западной экономической теории. Понимание хозяйства как творчества неизбежно приводит к проблемам этики хозяйства. Хозяйственная жизнь, по сути, — духовная жизнь. «Дух хозяйства» есть историческая реальность. Каждая эпоха, в соответствии со взглядами С. Булгакова, имеет свой хозяйственный дух, который порождает свой особенный тип «экономического человека», и объявлять его «…рефлексом данных экономических отношений возможно только при том логическом фетишизме, в который невольно впадает политическая экономия, когда она рассматривает хозяйство, развитие производительных сил, разные экономические организации чрез призму абстрактных категорий, вне их исторической конкретности» [3], — считает ученый. 

Политической экономии, по мнению С. Булгакова, вследствие этого не хватает исторического психологизма, умеющего замечать духовную атмосферу каждой эпохи. Понимание хозяйства как явления духовной жизни открывает глаза на психологию хозяйственных эпох и значение смены хозяйственных мировоззрений. Им выдвигается также чрезвычайно важная проблема не только научного, но и практического характера — именно о значении личности в хозяйстве. Эта проблема, как мы видели выше, также свойственна российской школе социально-экономической мысли, является ее логическим развитием. С. Булгаков замечает, что политическая экономия не интересуется явлениями индивидуальной хозяйственной жизни как таковыми, он понимает и истолковывает их только в связи с другими явлениями как социальные совокупности. Основные понятия, вырабатываемые политической экономией, не могут быть применены к индивидуальному явлению, просто не годятся для него, ибо выводят за его пределы. Единичное существует для политической экономии лишь как средний экземпляр своего социального типа. А если стоять исключительно на точке зрения индивидуального, можно отметить, что совокупностей в действительности вовсе нет, что они домыслы воображения: нет ни капитализма, ни капиталистов или пролетариев, а существуют исключительно конкретные субъекты, живые люди. 

Здесь мысли С. Булгакова пересекаются с идеями практически всех представителей российской школы социально-экономической мысли и со старообрядческой хозяйственной идеологией. Так, в Домострое и речи нет о социально-государственном хозяйстве как таковом, речь идет о единице — доме, единичном хозяйстве. У В. Кокорева есть призыв обратиться к реалиям действительности — обыкновенному русскому дому, обыкновенной русской семье, от которых и надо исходить в экономических построениях. Старообрядцы исходили из личности и ее интересов и хозяйственных запросов.

Это принципиальное отличие традиционных отечественных подходов к рассмотрению экономических явлений. Они зиждутся на особенностях менталитета русского человека. Эту особенность можно охарактеризовать как понимание тождественности целого и части. В западном менталитете целое и часть не тождественны, для западного рационалистического сознания очевидно, что часть составляет только элемент целого, часть не может дать представления о целом. Только соединив все части вместе, можно понять целое. Однако вследствие православно ориентированного мировоззрения, в российском менталитете издревле было понимание части и целого как тождественных явлений, различных только по масштабу, степени. Более того, если часть имеет лишь элементы целого, эта часть ущербна, неполноценна [13, c. 123]. Часть должна быть «мини-целым», но соединять в себе все характерные черты целого (не случайно в СССР местные Советы и Верховный Советы отличались только масштабами, но у них были одинаковые структура и функции, а до этого, в царской России, царь слыл «царем-батюшкой», т.е. тем же главой, но только большей семьи). Вот эта особенность менталитета и не приемлет западно-экономические схемы. Эта особенность и так четко сформулировала одну из основных концептуальных идей российской школы социально-экономической мысли, идею приоритета единичного, индивидуального в экономических построениях и всех хозяйственных вопросах. 

Таким образом, идеология нравственной экономики свойственна российской школе социально-экономической мысли, находит в ней свое обоснование и практическое воплощение. Для этой школы (существование которой до сих оспаривается рядом экономистов), начиная с XVI в. характерен этический, нравственный подход к экономическим явлениям и процессам. Ей присуща принципиально иная методологическая направленность экономических рассуждений, исходящая из признания существенным единичное хозяйство и единичную личность в хозяйственных явлениях и почти исключающая рассмотрение этих вопросов через призму политэкономических схем и экономических теорий. Что касается собственно политической экономии, то она оказывается в ранге наук, прежде всего нравственно-этических и философски-аксиологических. «Человеческий фактор» как главный экономический ресурс выступает в воззрениях И. Посошкова, И. Янжула, В. Кокорева, К. Кавелина, В. Яроцкого, И. Ильина, С. Булгакова. Приоритет личности как объекта и субъекта экономических явлений и процессов вытекает из православного понимания социально-экономических проблем как таковой. С позиции православия социально-хозяйственные проблемы проистекают по вине человека, а не общества. И главная из них — отсутствие любви в человеке. Как следствие, вся хозяйственная этика русского мира выстраивается на «стяжании любви», заботе о бедном, социальной ответственности капитала. 

Российской школе социально-экономической мысли свойственно одухотворение идеи частной собственности (И. Ильин, С. Булгаков), дуалистическое, двойственное понимание богатства как богатства материального и богатства духовного (И. Посошков, И. Ильин, В. Яроцкий). Внутренние качества личностей, определяющие в итоге развитие государства и формирование его материальной базы, — вот истинное благосостояние с позиций представителей российской школы социально-экономической мысли.

Представителями школы ставится проблема совести как важного критерия участия в хозяйственной и предпринимательской жизни. Совесть должна стать моральным регулятором социально-экономической жизни. Впервые данное положение прозвучало в Домострое. «Совестливость» и «честность» по Домострою — основной принцип любых хозяйственных отношений. Наиболее полно понятие «совести» как регулятора социально-экономической жизни и залога процветания благосостояния страны разработал академик И.И. Янжул в своем очерке «Экономическое значение честности (забытый фактор производства)», имевшем значительный резонанс в науке и обществе. 

Такие нравственные качества, как «правда» и честность, смирение и «смиренномудрие», любовь, братство и др., выступают в работах представителей российской школы социально-экономической мысли «рычагами» хозяйственной деятельности. «Смирение» как важный фактор благоприятного экономического развития и процветания подразумевает ясное осознание себя как одного из членов общественного устройства. Подобное осознание препятствует стремлению к превосходству любой ценой, властолюбию, монополии и экономическому диктату, т.е. всем тем негативным тенденциям, которые препятствуют гармоничному социально-экономическому развитию. Понимание «смирения» как важного механизма хозяйственной и предпринимательской деятельности, сформулированное В. Кокоревым и К. Кавелиным, было настолько новаторски непонятным или ретроградно отсталым в экономической науке того времени, что так и осталось, по сути, без внимания.

Российская школа социально-экономической мысли поднимает вопрос социально-нравственной ответственности капитала и предпринимателя. Собственность — это не просто право личности, а социально обязывающее право. Собственность, прежде всего, обязывает каждого владельца к творческому использованию всех ее возможностей: способствовать развитию науки, общества и промышленности; помощи малоимущим, процветанию страны. Для формирования социальной ответственности в собственниках Иван Ильин предлагает ввести особое законодательство, по которому должно стать выгодным именно социально ориентированное пользование собственностью. 

В построениях представителей российской школы социально-экономической мысли труд приобретает значение абсолютной ценности, на которую «приобретаются все другие блага» (С. Булгаков). Материалистическое понимание труда как некой «мускульно-нервной» энергии категорически отвергается. Труд сродни творчеству, в труде человек богоуподобляется, развивает заложенные в него божественные начала.

1. Avtonomov V.S. Model´ cheloveka v ekonomicheskoy nauke [Tekst] / V.S. Avtonomov. Eticheskaya ekonomiya. - Vyp. 2. - SPb.: Vyssh. shkola ekonomiki, 1998.

2. Aristotel´. Ekonomika. Kniga I [Tekst] / Aristotel´. Vestnik drevney istorii. - 1969. - № 3.

3. Bulgakov S.N. Filosofiya khozyaystva (Mir kak khozyaystvo). Gl. III [Elektronnyy resurs]. URL: http://krotov.info/library/02_b/ul/gakov_s_021.html

4. Domostroy [Tekst]. - SPb.: Nauka, 1994.

5. Il´in I.S. O chastnoy sobstvennosti [Tekst]. - V kn.: Isupov K., Savkin I. Russkaya filosofiya sobstvennosti (XVII-XX vv.). - SPb.: SP «Ganza», 1993.

6. Kavelin K.D. Zadachi psikhologii [Tekst]. - 1872.

7. Kavelin K.D. Zadachi etiki [Tekst] / K.D. Kavelin. Sobr. soch., 1897-1900. - T. 3.

8. Kavelin K.D. Zloby dnya [Tekst] / K.D. Kavelin. Nash umstvennyy stroy.

9. Kokorev V.A. Vzglyad russkogo na evropeyskuyu torgovlyu [Tekst] / V.A. Kokorev. Russkiy vestnik. - T. 14. - M., 1858. - S. 43, 44.

10. Kokorev V.A. Ekonomicheskie provaly [Elektronnyy resurs]. URL: http://reosh.ru/wp-content/uploads/2014/10/Kokorev_V_A_-_Ekonomicheskie_provaly_-_2005.pdf

11. Kropotkin P.A. Etika. Proiskhozhdenie i razvitie nravstvennosti [Tekst] / P.A. Kropotkin. - M.: Politizdat, 1991.

12. Pososhkov I. Kniga o skudosti i bogatstve [Tekst] / I. Pososhkov. - V kn.: Pogodin M. Sochineniya Ivana Pososhkova. - M.: Tipografiya M. Stepanova, 1842.

13. Semenikova L.I. Rossiya v mirovom soobshchestve tsivilizatsiy [Tekst] / L.I. Semenikova. - Bryansk, 1996.

14. Sen A. Ob etike v ekonomike [Tekst] / A. Sen; per. s angl. A.V. Malishevskogo. - M., 1996.

15. Smit A. Teoriya nravstvennykh chuvstv. Otdel III. Gl. II [Elektronnyy resurs]. URL: http://www.e-reading.club/bookreader.php/1039709/Smit_-_Teoriya_nravstvennyh_chuvstv.html

16. Yanzhul I.I. Ekonomicheskoe znachenie chestnosti: Zabytyy faktor proizvodstva [Tekst] / I.I. Yanzhul. Izbrannye trudy. - M.: Nauka, 2005. - (Rossiyskaya ekonomicheskaya mysl´). - S. 402-420.

17. Yarotskiy V.G. Ekonomicheskaya otvetstvennost´ predprinimateley [Tekst] / V.G. Yarotskiy. - SPb., 1887.